Сам смотритель также запасся зонтом. Надзиратель запер за ними дверь, и двое оказались перед воротами, ведущими в прямоугольный двор, обнесенный решетками.
— Это двор женского отделения. Здесь арестантки гуляют, когда хорошая погода. Какое отделение желаете осмотреть первым?
— Мужское.
Обычно посетители в первую очередь интересовались женщинами и детьми. Девица или отрок за решеткой — пикантное зрелище! Ну и смертники, само собой. Однако у мистера Диккенса имелись свои приоритеты. Вряд ли Томас Мэллори и Даниэль Дефо отбывали срок в женском отделении!
— Следуйте за мной.
Вспышка молнии высветила бастионы грозовых туч. Потоки воды, словно расплавленный свинец, лились вниз со стен осажденной крепости. Тюремные дворы напоминали загоны для скота. Решетки, двойные и одинарные; тяжелые ворота, запертые калитки… От фундамента до крыш Ньюгейт покрылся сеткой резких теней. Казалось, безумец-художник разметил полотно картины множеством прямых линий — и задумался: кого бы поместить в клетки ада?
Колючий ветер выворачивал зонты наизнанку.
— Это и есть мужское отделение. — Они пересекли двор и зашли в корпус, выходящий на Ньюгейт-стрит. — Здесь у нас общие камеры. Желаете ознакомиться?
— Желаю. Какие преступления совершили арестанты?
— Большей частью — кражи и грабежи. Но попадаются мошенники, насильники… Всякой твари, хе-хе, по паре. Наш ковчег гостеприимен.
Прежде чем отпереть камеру, смотритель кликнул двух надзирателей: отнюдь не лишняя предосторожность. Дверь, против ожидания, отворилась без скрипа — петли были хорошо смазаны. Надзиратель с фонарем в руке первым шагнул внутрь; за ним последовали остальные.
Скудость обстановки угнетала. Застиранные тюфяки висели на крюках, вбитых в стену. На полках лежали подстилки и одеяла. Узкая кровать старосты. Ледяной камень пола. Длинный дощатый стол, стопки жестяных мисок…
В камере обреталось два десятка заключенных. Большинство понуро сидело на скамьях, пялясь в огонь камина. Кто-то стоял возле зарешеченного окошка, глядя на буйство стихии. Еще трое бродили из угла в угол. Все повернули головы к гостям: кого это черт принес? При разнообразии одежд и возраста было в узниках нечто общее. Угрюмое равнодушие наложило пожизненную печать на грешников.
Лишение свободы — меньшая кара, нежели эта. Однажды двери темницы откроются. Но сможет ли человек, как раньше, радоваться жизни?
Смотритель украдкой покосился на репортера. Тот с отменным хладнокровием разглядывал арестантов — как экспонаты в музее. Глаза мистера Диккенса скрывали стекла темных окуляров. Однако смотрителю почудилось, что посетитель изучает заключенных, отыскивая знакомого.
— Благодарю вас. Я увидел все, что хотел.
Когда они покидали камеру, в спины ударил хриплый шепот:
— Черный Арестант!
— Молитесь, джентльмены!
— Кому-то сегодня ночью несдобровать…
Смотрителя мороз продрал по коже. Он строго напомнил себе, что мистер Диккенс — репортер, собирающий материал. Что в среде преступников распространяются дикие суеверия. Однако он не слишком преуспел на ниве самоубеждения.
Заперев дверь, надзиратели вернулись на пост. Смотритель ждал: куда теперь пожелает направиться гость? Но мистер Диккенс медлил. Он глянул направо, в один конец коридора; затем налево, в другой — и неожиданно запел. Голос у репортера оказался на удивление глубокий — с таким не в Ньюгейте, а в опере блистать!
Пел он по-немецки:
Euch werde Lohn in bessern Welten,
Der Himmel hat euch mir geschickt.
O Dank! Ihr habt mich süß erquickt;
Ich kann die Wohltat, ich kann sie nicht vergelten…
Замолчав, репортер прислушался к эху.
— Что это? — испытывая неловкость, спросил смотритель. — Для очерка, да?
— Это ария Флорестана из оперы «Фиделио», — счел нужным пояснить мистер Диккенс. — Автор музыки — Бетховен.
— Голландец?
— Немец.
— О чем опера, если не секрет?
— История всепобеждающей любви. Некая Леонора, переодевшись в мужское платье, под видом слуги Фиделио пробирается в тюрьму, где по ложному обвинению сидит ее муж Флорестан. Любовный треугольник, козни начальника тюрьмы — он хочет тайно казнить заключенного… Короче, в сумраке подземелий Леонора узнает мужа по голосу и спасает его в последний момент. Тут прибывает честный министр и воздает всем по заслугам.
— Странно, — удивился смотритель. — Я был о немцах лучшего мнения.
— В смысле?
— В тюрьму просто так не сажают! А если казнят — то по закону. Уж кому-кому, а немцам это должно быть известно!
— Действие происходит в севильской тюрьме, — уточнил мистер Диккенс. — Двести лет назад.
— Тогда другое дело. От испашек с итальяшками всего ждать можно. Жаль только, что я ни словечка не понял…
— Ради вас могу на английском:
Reward be yours in better worlds,
You have been sent to me by God.
Oh thanks, you’ve sweetly me refreshed;
Your kindness I cannot repay…[20]
Репортер еще раз прислушался к эху.
— Продолжим осмотр? — удовлетворившись отголосками, предложил он. — Я, пожалуй, взглянул бы на отделение смертников.
3Дождь по-прежнему лил как из ведра, но ветер утих.
— Строение слева — тюремная церковь. Кстати, сэр, я живу в доме, который к ней примыкает.
— Не стану напрашиваться в гости, сэр. А в церковь я бы зашел, если вы не возражаете.
— Хорошо, зайдем на обратном пути.
Они остановились перед коваными железными воротами. Мистер Диккенс внимательно наблюдал, как смотритель отпирает замок. Наконец ворота с лязгом отворились. Коридорчик с тусклой лампадкой, еще одна дубовая дверь — и перед людьми предстало Гиблое отделение.
— Здесь имеется общая камера, одиночки — для тех, кто ждет исполнения смертного приговора; и еще — Особая. Для тех, чья судьба под вопросом. Вон она, слева. Особая, надо признаться, пользуется дурной славой…
— Там сейчас кто-нибудь есть?
— Есть. Но я не имею права распространяться об этом узнике.
— Понимаю, — кивнул репортер.
И разразился новой порцией оперы:
Bewegt seh ich den Jüngling hier,
Und Rührung zeigt auch dieser Mann.
O Gott, du sendest Hoffnung mir,
Daß ich sie noch gewinnen kann…[21]
Из Особой камеры донеслось в ответ:
Die hehre, bange Stunde winkt,
Die Tod mir oder Rettung bringt![22]
Голос заключенного не шел ни в какое сравнение с баритоном мистера Диккенса. Арестант безбожно фальшивил, компенсируя недостаток громкостью исполнения.
