Терезы де Мессаже с дьяволом. Да и она сама слишком часто говорила что-то подобное. Никто не ожидал, что её осудят как колдунью и отправят на костёр. Тётя была потрясена этим. К тому же это всё не принесло семье никакого проку, поскольку имение Мессаже было присоединено к королевской провинции Овернь. Вот потому тётя и мучилась от вины! Она жаловалась на кошмары, на то, что её преследует дух Терезы, что в доме происходит что-то странное, к тому же она получала письма со столь ужасными угрозами, что не решалась даже пересказать их мне. Я пытался разобраться в этом, мы с Гийомом устраивали во флигеле засады, надеясь поймать злого шутника, но он словно знал об этом и ни разу не явился во время наших бдений.
— Что стало с сыном Терезы де Мессаже?
— Не знаю, но думаю, что о нём позаботились, потому что и дядя сожалел о том доносе. Ни он, ни тётя никогда не говорили об этом, но по некоторым случайно проскользнувшим фразам я понял, что судьба этого несчастного ребёнка была как-то устроена.
— Вы знаете его имя?
— Нет. Мне его никогда не называли.
— А имя Александр Леду вам ни о чём не говорит?
Он задумался и снова покачал головой.
— Я слышу его впервые. Вы думаете, что этот Леду причастен к смерти нашей тётушки?
— Пока не знаю, но совсем недавно его имя всплыло в связи с расследованием этого дела.
— «Тьма не укроет правды от очей», — пробормотал де Шарон, снова взяв наполненный лакеем кубок. — Знаете, именно эта фраза последнее время не даёт мне покоя. Тётя приписывала её в виде эпиграфа к каждому письму, которое направляла мне.
— Правда? — заинтересовался Марк. — «Тьма не укроет правды от очей». Это может быть посланием?
— Если это так, то его скрытый смысл мне не понятен.
— Недавно мне попались строки, написанные вашей тётушкой, но я не совсем понимаю, что это значит.
— Какие строки? — поднял голову де Шарон.
Марк процитировал составленное им четверостишие:
И в радости будь рядом, и в печали,
Взгляни на этот камень гробовой,
Его герой, добыв копьё вначале,
Там мирно спит под каменной плитой.
— Ну, это, скорее всего, о Жирарде де Монтезье, — проговорил де Шарон. — Из двух героев, добывших копьё, почил пока только он, и речь идёт о его гробовом камне, то есть о нашей фамильной усыпальнице.
— Но зачем смотреть на усыпальницу?
— Думаю, чтоб прочесть слова, выбитые над входом. Это наш родовой девиз, дарованный королём Генрихом вместе с титулом.
— И как он звучит?
— Довольно красиво, — улыбнулся де Шарон. — Как известно, славный король Генрих обладал многими талантами, в том числе поэтическим даром. Потому своему отважному рыцарю он пожаловал щит с надписью: «Он избран быть копьём среди мечей». Кстати, именно с тех пор все мужчины в нашем роду уделяли много времени упражнениям не только с мечом, но и с копьём.
— Ещё две строчки, — пробормотал Марк. — К тому же они рифмуются.
— О чём вы? — удивился его гость.
— О любви вашей тётушки к головоломкам, — пояснил он.
Было уже за полночь, когда сытый и довольный де Шарон отбыл восвояси. Уже перед самым уходом, он хлопнул себя по лбу и воскликнул:
— Совсем забыл сказать, дурная башка! Ближайшим светлым утром в доме Гийома состоится прощание с тётушкой, после чего её тело отвезут в Монтозье и похоронят в фамильном склепе. Провожать её в этот скорбный путь вызвался Жозеф, поскольку я занят на службе, сестрица Моник нездорова, а её сын — ненадёжный оболтус. Наш граф же вечно занят, так что иных провожатых не нашлось. Я думаю, что будет уместно, если и вы придёте, впрочем, моё дело лишь сказать, а остальное решать вам!
И поклонившись, он вышел в распахнутую привратником дверь, откуда уже тянуло ночным холодом. Марк задумчиво смотрел ему вслед, а потом поднялся в свой кабинет и записал две новые строчки. Они явно были парными, и если третьей была та, которую он пока отложил в сторону, то оставалось найти последнюю четвёртую. Видимо, что она была очень важна, потому что без неё смысл стихотворения ускользал.
Оставив всё это на следующий день, Марк отправился спать.
И снова наступило тёмное утро. Марк раздумывал, чем заняться. У него было не так много дел, кроме расследования убийства баронессы де Морель, к тому же все они были не срочными. Он позавтракал, разобрал с помощью секретаря скопившуюся на письменном столе в кабинете корреспонденцию, потом без особого желания спустился в ледник, где среди таинственно поблескивающих прозрачных глыб на перевёрнутом ящике лежало тельце убитой собаки. Осмотрев её, Марк убедился, что бедняжку задушили, хотя и сама её жизнь вряд ли была весёлой, потому что псинка была явно уличной, худой и потрёпанной. Марку стало жаль её, он всегда любил собак и считал, что собаки куда лучше и честнее некоторых людей, потому неведомый убийца, ради вот такой глупой выходки убивший несчастное животное, теперь вызывал у него злость и омерзение.
После этого он отправился в Серую башню. В кабинете его ждал озабоченный Гаспар, сидевший на краешке стула возле стола. Великан-сыщик хмуро смотрел на небольшой тёмный ящичек, стоявший перед ним на столе, а увидев вошедшего графа, поспешно встал и поклонился.
— Что случилось, старина? — спросил Марк, отстегнув плащ, который складками упал на руки Шарля, и подошёл к столу.
Он опустился в своё кресло и тоже посмотрел на ящичек.
— Что там?
— Это прислали вам, ваша светлость, — объяснил Гаспар. — Какой-то мальчишка передал стражнику, назвал ваше имя и сбежал. Стражник передал её клерку, чтоб он отнёс её к вам, а тот замечтался и запнулся на лестнице. Шкатулка вылетела из рук, ударилась о ступеньку и открылась. А там…
— Что? — Марк придвинул к себе ящик и открыл его.
Там лежал чёрный петух с перерезанным горлом и какая-то бумажка. Взяв её, Марк увидел, что она испещрена неизвестными ему символами, нацарапанными чем-то похожим на кровь этого самого петуха.
— Вот я и думаю, что вас кто-то сглазить пытается, — кивнул Гаспар.
— Или запугать, — проворчал Марк и захлопнул крышку. — Вчера он подкинул к моей двери задушенного пса, а теперь это.
— Колдун?
— Вряд ли, сам знаешь, раньше уже случались магические нападения на мою персону, но никто при этом не устраивал таких демонстраций. К тому же я чувствую себя неплохо, и нет никаких признаков того, что я поражён проклятием.
— И всё же, — голос сыщика прозвучал настойчиво, — не
