И уже был готов заключить перемирие и обсудить условия мира. Ибо хотел покончить с этой войной, хотел спасти жизни своих солдат, хотел вернуть мир в мою страну. Но я также знал, что португальцы не просто так откажутся от своих планов. Однако был готов к любому развитию событий. Как и всегда.
Португальцы, уставшие от бесконечной войны и понимая, что их силы на исходе, согласились на переговоры. Переговоры проходили в атмосфере напряженного молчания, каждый шаг был продуман, каждое слово взвешено. Я был тверд в своих требованиях, не желал уступать ни в чем. И требовал «вернуть» все их заморские территории, компенсацию за ущерб, а также официальное признание моей страны. Португальцы оказались в трудном положении, они хотели сохранить лицо, но уже и не хотели продолжать бессмысленную войну.
В конце концов, мы достигли компромисса. Португальцы вернули все территории, выплатили компенсацию и признали мою страну. Однако, они также получили некоторые торговые преимущества и гарантии безопасности для своих новых колоний в американском регионе.
Это была не полная победа, но и не поражение. Я понял, что война не решает всех проблем, но она может изменить баланс сил и привести к новому миру. Я вернулся в свой дворец, освобожденный от тяжести войны, где меня уже ждал Мухаммед и какой-то неизвестный вельможа.
Высокий и худой, с темной кожей, изборожденной солнцем и ветром, он выглядел не как богатый господин, а как скромный путешественник. Одежда его была проста: льняная туника, потертые штаны, на ногах — грубые сандалии из кожи.
Но в его внешности была некая необычность, которая сразу бросалась в глаза. На груди висел мефизитский крест, изготовленный из темного дерева и украшенный резными орнаментами. Это был символ его веры, его истоков.
Однако простота его одежды резко контрастировала с его руками. Они были все в золоте, словно укутанные в блестящую ткань. На каждом пальце блестело по печатке или кольцу, некоторые из них были инкрустированы драгоценными камнями. Его запястья украшали массивные браслеты, также из золота. Это было противоречие: скромность и богатство, простота и роскошь. И в этом противоречии скрывалась тайна этого неизвестного человека, тайна его происхождения и цели его посещения. Он был загадкой, которая требовала разгадки.
Его глаза, глубокие и темные, как африканская ночь, казались проницательными и мудрыми. В них читалось не только бесстрашие путешественника, испытывавшего на своем веку множество невзгод, но и скрытая сила, готовность к решительным действиям. В них мелькали искры интеллекта, словно звезды на ночном небе.
Волосы у него были чёрные и густые, как чёрный бархат, и красиво обрамляли лицо. Он носил короткую стрижку с ровно подстриженными висками и затылком. Его строгий образ подчёркивала эта простая причёска: высокий лоб, орлиный нос и крепкий подбородок.
Его лицо было смуглым, но не лишённым привлекательности. В нём была особая красота — красота сильного человека, привыкшего к суровым условиям жизни. Глубокие морщины на щеках напоминали карты путешествий, которые он прокладывал по многочисленным дорогам мира. А тонкие и строгие губы говорили о том, что он был человеком слова и дела.
Мухаммед с лукавой улыбкой представил незнакомца.
— Зара Якоб, сын Давида. — Его голос звучал словно шепот ветра, несущего тайны и интриги.
Незнакомец поправил белоснежную обложку книги, которую крепко держал в руках. Она была изготовлена из тончайшего пергамента, и на ней красовалась вышивка из золота и серебра. В ее глубине скрывались тайны и знания, которые он бережно хранил.
Мухаммед, не прекращая улыбаться, продолжил:
— Также известный как Константин Первый из дома Соломона, — произнёс он и сделал паузу, словно давая мне время осмыслить услышанное. Затем он добавил с лёгким наклоном головы: — Или же Царь Царей Эфиопии.
Его слова прозвучали как приглашение к сотрудничеству или объявление войны.
Зара Якоб не реагировал на слова Мухаммеда. Он по-прежнему держал книгу, словно щит, отгораживаясь от мира и его интриг. Его глаза были спокойны, но в них мелькало нечто непонятное.
Книга, которую держал Зара Якоб, была не просто объектом для чтения, а настоящим произведением искусства. Ее обложка, изготовленная из тончайшего пергамента, была белоснежной, словно снег на вершинах Эфиопских гор. На ней красовалась вышивка из золота и серебра, изображающая древо жизни с разветвленными ветвями, символизирующими родословную Соломона, к которому он принадлежал.
По краю обложки проходили нежные узоры, вышитые жемчугом и бисером, которые переливались на свету, словно звезды на ночном небе. Каждая ниточка была проведена с необычайной тщательностью, словно ремесленник вложил в нее часть своей души.
Сама книга была не толстой, но тяжелой, словно наполненной не бумагой, а золотом. Она пахла стариной, дымком и благовониями, словно была создана не в нашем веке, а в далеком прошлом. В ней скрывались не просто слова, а тайны, легенды, истории, которые передавались из поколения в поколение и хранили в себе мудрость предков.
Это была не просто книга, а символ власти и традиций. Она была ключом к неизведанному. И Зара Якоб держал её не как обычный читатель, а как хранитель священного знания.
— Гоэтия? — с улыбкой интересуюсь я у эфиопа, словно бросая наживку в глубокую воду. В моих словах звучала не просто любопытство, а вызов, попытка раскрыть его тайну.
Он не сразу отвечает, его темные глаза как будто проникают в меня, словно стараясь прочитать мои мысли. Его лицо не выдает никаких эмоций, оно спокойно, словно высеченное из камня.
— Да, — произносит он наконец, его голос глубок и спокоен, как шум волн в далеком море. В его ответе нет ни удивления, ни радости, ни страха. Только сухое подтверждение факта.
В этом простом слове «да» скрыт целый мир. Мир, полный тёмных сил, тайных знаний и запретных ритуалов. Мир Гоэтии.
— Признаться, не ожидал встретить демонолога в наших краях. Что привело вас сюда? — честно интересуюсь, пытаясь скрыть волнение от этой неожиданной встречи.
Зара Якоб не спешит отвечать. Он внимательно смотрит на меня, словно изучая мою душу, пытаясь определить, достоин ли я его тайны. Его глаза, глубокие и темные, как африканская ночь, не отрываются от моих алых, словно вино, очей.
— Вы крайне проницательны, — произносит он наконец, его голос спокоен и властен, словно он говорит не со мной, а с самим собой. — Именно демоны и привели меня сюда, а если быть точным, то один особенный.
Он не спешит раскрывать имя этого демона, словно бережет его как самую ценную тайну. В его взгляде мелькает что-то непонятное, словно он ищет во мне союзника или противника.
— Как любопытно, — отвечаю я спокойно, стараясь
