Он внезапно расплылся в улыбке.
— Магистра Хемме!
— И зачем вы жжете всю его одежду? — спросил я, пытаясь не обращать внимания на то, что комната стремительно наполняется горьким дымом.
Элодин посмотрел на меня, как на идиота.
— Потому что я его ненавижу!
Он вытащил из складок мантии хрустальный графин и шварнул его об стенку камина. Графин разлетелся вдребезги, и огонь вспыхнул еще ярче от того, что оставалось внутри.
— Он осел и ублюдок. Никто не смеет так со мной говорить!
Дым продолжал заполнять комнату. Если бы не высокие потолки, мы бы уже задыхались. Но и без того дышать становилось трудновато. Мы бросились к выходу. Элодин отворил дверь, и дым повалил в коридор.
Мы стояли у двери, глядя друг на друга. Мимо нас струился дым. Я решил подойти к проблеме с другой стороны.
— Магистр Элодин, — сказал я, — я понимаю ваши колебания. Иногда мне действительно недостает предусмотрительности.
— Очевидно, да.
— И, должен признаться, временами мои поступки бывают…
Я замялся, пытаясь придумать более уничижительное для меня определение, чем «необдуманные».
— Невообразимо идиотскими? — подсказал Элодин.
Меня охватил гнев, я начисто забыл о своем намерении продемонстрировать смирение.
— Ну знаете ли! Слава богу, я тут не единственный, кому случалось принимать неразумные решения! — выпалил я, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на крик. Я посмотрел ему в глаза. — Про ваши подвиги я тоже наслышан! Говорят, вы и сами немало начудили, когда были студентом!
Улыбающаяся физиономия Элодина несколько вытянулась, придав вид человека, который что-то проглотил и это застряло у него в горле.
Я продолжал:
— Если вы думаете, будто я безрассуден, так сделайте с этим что-нибудь! Укажите мне верный путь! Направьте мой неокрепший юный разум…
Тут я глотнул дыма и закашлялся, это вынудило меня оборвать свою тираду на полуслове.
— Сделайте что-нибудь, черт побери! — прохрипел я. — Научите меня!
Не то чтобы я кричал, но под конец все-таки запыхался. Мой гнев улегся так же стремительно, как и вспыхнул, и я испугался, что зашел чересчур далеко.
Но Элодин просто смотрел на меня, и все.
— А с чего ты взял, будто я тебя не учу? — озадаченно спросил он. — Если не считать того факта, что ты упорно отказываешься учиться.
Потом он развернулся и пошел прочь по коридору.
— На твоем месте я бы предпочел убраться отсюда, — бросил он через плечо. — Люди захотят выяснить, кто это устроил, а что вы с Хемме не ладите — это всем известно.
Меня прошиб холодный пот.
— Что?!
— И помыться перед экзаменом тебе не помешало бы, — продолжал он. — Нехорошо получится, если от тебя будет вонять дымом. Я живу здесь, — Элодин достал из кармана ключ и отпер дверь в дальнем конце коридора. — И чем ты это объяснишь?
Волосы у меня были еще влажные, когда я миновал короткий коридор и поднялся по лесенке на сцену пустого театра. В зале, как всегда, было темно, освещен был лишь огромный стол в форме полумесяца. Я остановился на краю освещенного пространства и стал вежливо ждать.
Ректор жестом подозвал меня, и я подошел к центру стола и протянул ему свой жребий. Потом отступил назад и остановился в круге чуть более яркого света между краями стола.
Девять магистров воззрились на меня. Мне хотелось бы сказать, что они выглядели грозно, точно вороны на ограде, или вроде того. Но хотя все они были в своих парадных одеяниях, они выглядели слишком разными, чтобы казаться единым целым.
А кроме того, я видел на их лицах признаки усталости. До меня только сейчас дошло, что, как ни ненавидят экзамены студенты, для магистров это тоже далеко не прогулка в саду.
— Квоут, сын Арлидена, — официально объявил ректор. — Ре'лар.
Он указал на правый конец стола.
— Магистр медицины!
Арвил пристально посмотрел на меня. В своих круглых очках он выглядел добрым дедушкой.
— Каковы медицинские свойства мхенки? — спросил он.
— Сильное обезболивающее, — начал я. — Вызывает сильную кататонию. Может действовать как слабительное…
Я замялся.
— Она обладает еще множеством сложных побочных действий. Перечислить их все?
Арвил покачал головой.
— В медику пришел пациент, жалующийся на боли в суставах и затрудненное дыхание. Он испытывает сухость во рту и утверждает, что чувствует сладковатый привкус. Жалуется на озноб, но на самом деле потеет и его лихорадит. Какой диагноз вы ему поставите?
Я набрал было воздуху, потом замялся.
— Магистр Арвил, ставить диагнозы в мои обязанности не входит. Я бы позвал кого-то из ваших эл'те.
Он улыбнулся мне, вокруг глаз разбежались морщинки.
— Верно, — сказал он. — Но, чисто в учебных целях, — как вы думаете, что с ним?
— А этот пациент — студент?
Арвил приподнял бровь.
— А как это влияет на цены на масло?
— Ну, если он работает в артной, это может быть литейная лихорадка, — сказал я. Арвил вскинул бровь, и я добавил: — В артной легко можно отравиться металлами. Такое случается редко, потому что обычно студенты хорошо подготовлены, но человек, работающий с раскаленной бронзой, всегда может вдохнуть смертельную дозу паров, если не будет осторожен.
Я видел, как кивает Килвин, и радовался: мне не пришлось сознаваться, что знаю я все это только потому, что сам словил литейную лихорадку не далее как месяц тому назад.
Арвил задумчиво хмыкнул, потом указал на другой конец стола.
— Магистр арифметики!
На левом конце стола сидел Брандье.
— Сколько пенни вы получите с таланта, при условии, что меняла берет четыре процента? — спросил он, не поднимая глаз от лежащих перед ним бумаг.
— Каких именно пенни, магистр Брандье?
Он поднял голову и нахмурился.
— Мы пока еще в Содружестве, если я правильно помню!
Я принялся считать в уме, основываясь на данных из тех книг, которые он выложил в архивах. Это были не те курсы обмена, которыми пользовались ростовщики, это были официальные курсы валют, которыми пользовались государства и финансисты, чтобы иметь возможность лгать друг другу на общей почве.
— В железных пенни — триста пятьдесят, — сказал я, потом добавил: — И еще один. С половиной.
Брандье оторвал взгляд от бумаг прежде, чем я успел договорить.
— Золото вашего компаса указывает на двести двадцать, платина — на сто двенадцать, а кобальт — на тридцать два. Где вы находитесь?
Этот вопрос поставил меня в тупик. Ориентация по триметаллическому компасу требовала подробных карт и сложных тригонометрических расчетов. Обычно этим занимались только моряки и картографы, и для расчетов они пользовались готовыми подробными картами. Я и компас-то живьем видел всего два раза в жизни.
