— Эллен? Ты не могла сейчас прийти ко мне?
— Да, конечно! Мне нужно только одеться!
Чего он хотел?
Господи, что же ей одеть? Она должна ему понравиться! Но в глубине души она понимала, что сейчас ее внешность не играла никакой роли.
В голосе Натаниеля звучали странные нотки. Что-то случилось.
Она нашла его в постели. У Натаниеля поднялась температура. Под глазами залегли глубокие тени, лицо было мертвенно-бледно, а спутанные пряди волос прилипли к потному лбу.
— Но что случилось?
— Ничего особенного…
И как это часто бывает с людьми в минуту отчаяния, Эллен напустилась на Натаниеля:
— Ты должен был бы лечь в постель! Дурак! Как можно так глупо себя вести! У тебя может быть воспаление легких или сотрясение мозга…
— Нет, нет… это просто реакция. Мне было так плохо… я так хотел вернуться в ваш светлый мир… и эти мертвецы… Эллен, ты мое солнце и мой день, останься со мной… не уходи…
Он схватил ее за руку и притянул к себе.
Эллен была счастлива. Она нужна ему!
Она прекрасно знала, что его страх не имеет ничего общего со страхом обычных людей.
— Натаниель, — попросила она со слезами на глазах, — постарайся уснуть и забудь обо всем. Я останусь с тобой.
Он обнял Эллен, вытер слезы и сказал:
— Спасибо, спасибо тебе за то, что ты есть… — и откинулся на подушку.
Скоро он забылся нервным сном, а девушка все сидела на постели и смотрела на его прекрасное лицо.
Теперь она видела не только его силу, но и слабость…
На следующее утро они летели домой, смеялись и болтали. Эллен приняла таблетку, чтобы ее не укачало в полете, и смогла даже выпить предложенный стюардессой коктейль. Если бы Рикард увидел их сейчас, он был понял, как велико их желание ЗАБЫТЬ.
— Мне очень нравится твое имя, Натаниель. Она прекрасно тебе подходит.
— А мне нравится, как ты его произносишь.
— Какое счастье, что тебя не назвали Эфраимом! Господи, подумать только, что именно тебя могли так назвать! Нет, нет, это совершенно невозможно.
— А как насчет моего дяди Манаса?
— Но ты ведь говорил, что в роду твоей матери не было подобных имен?
— Нет, в роду моей матери не было ничего подобного… — Натаниель стал чуточку серьезнее.
— Да, ведь твой род — это нечто особенное…
— Нечто? Ха! А их имена… Колгрим, Танкред, Тристан, Доминик, Виллему, Ульвхедин, Вендель, Шира, Хейке, Винга, Тула, Сага…
— Да уж, совершенно не библейские, — удивилась Эллен.
И они оба громко рассмеялись. Оба!
Но внизу уже была Норвегия…
— Эллен, мне нужно повидаться с матерью, она, конечно, не похожа на остальную семью, но я очень люблю ее. И она очень любит моего отца, любит в нем все — даже его религиозность.
— Да, конечно, я понимаю.
— Тогда давай договоримся так — ты доедешь поездом до Фагернеса, а я тебя там встречу.
Эллен вовсе не хотелось путешествовать одной, и она с некоторым страхом спросила:
— А может, вообще откажемся от наших планов?
— Ты хочешь этого?
— Нет, но…
— Неужели ты так и не решишься избавиться от собственных страхов и того кошмара, что мучает тебя?
И тут мужество совершенно покинуло ее.
— Но, Натаниель…
— Да?
— А ты хочешь вновь стать обычным человеком и потерять свою силу?
Натаниель страшно удивился:
— Нет, конечно, нет…
— Но ведь ты ненавидишь свою силу?
— И ненавижу, и люблю. Ты просто никогда не задумывалась над той радостью, что она может мне доставлять.
— Надеюсь, ты сохранишь свою силу. Ведь это одна из граней твоей личности. Он усмехнулся:
— Так вот в чем моя привлекательность? А без этой силы я ничто!
— Как ты может так говорить! — воскликнула Эллен и склонилась к сумке, чтобы скрыть румянец смущения на щеках.
И тут Натаниель воскликнул:
— Нет, больше я не могу ждать! Я хотел бы прочесть письмо, которое портье передал мне сегодня утром.
— Ну, конечно, прочти, — уязвленно ответила Эллен. — Я совсем не хотела тебе мешать.
— Просто я собирался прочесть его, когда останусь один…
— Так я мешала тебе все время? Извини! Я могу отвернуться к окну и постараться заснуть.
Натаниель не мог не заметить обиды в ее голосе.
— Эллен, неужели ты не знаешь, кто мне его отправил?
— Откуда мне об этом знать? Предполагаю, что это какая-нибудь хрупкая блондинка… Ах, нет!..
Как же она могла забыть? Это было ее собственное письмо, написанное после того, как он упрекнул ее в сухости и краткости.
— Дай его мне! — торопливо сказала она и взяла у него письмо. — Оно теперь не нужно.
Но реакция Натаниеля удивила ее. Прежде чем она успела что-то подумать, он выхватил у нее из рук письмо.
— Оно мое! — произнес он с детским упрямством. — Ты писала его мне и не можешь отнять его у меня!
— Но оно было написано до того, как я узнала, что мы снова скоро встретимся. Там написано много такого, что ты не должен теперь читать!
— Именно поэтому я и хочу прочитать его! Я многого еще не знаю о тебе, Эллен.
— А мне кажется, что ты знаешь обо мне уже все, — пробормотала она.
— Нет, не все. Я знаю о твоих переживаниях и проблемах, но о твоей повседневной жизни я ничего не знаю. И не говори больше о хрупких блондинках! Просто я хотел сохранить дистанцию между нами. У меня нет какого-то идеального типа. Могу я прочитать теперь письмо?
— Ладно, читай! Но имей в виду, там много всяких глупостей. Я писала его поздно вечером, а в такое время человек не всегда бывает здравомыслящим.
— Я сам разберусь, что к чему.
Он принялся читать.
Эллен в это время сидела, не шелохнувшись. Она пыталась вспомнить содержание письма, но оно, в основном, состояло из незначительных эпизодов из ее жизни, которые ей нравилось описывать в свете настольной лампы и которые теперь казались ей смехотворными. И еще она рассказывала ему о своих великолепных планах на будущее, обо всем том, что она собиралась сделать для человечества — каким ребячеством это теперь выглядело! Натаниель наверняка будет от души смеяться над ее инфантильным идеализмом.
И еще в письме было несколько предложений, которые она с удовольствием бы вообще зачеркнула или стерла. Теперь ей оставалось только надеяться, что он не обратит на них внимания.
«Мне кажется, ты не совсем правильно понял сущность моего отношения к Рою. Я сказала, что отдавала ему все, что имела, но это не так, потому что у меня было предчувствие того, что после него я встречу другого, и он будет значить для меня гораздо больше».
Это были совершенно фатальные строки, в особенности в сочетании с теми, что стояли в конце:
«О, как бы мне хотелось, чтобы ты не знал, что будет с нами! Тогда все было бы так просто!»
Сами по себе эти предложения, взятые в отдельности, были вполне невинными, но вместе — просто катастрофой!
