Он схватил Цинфелина за руку и помог ему спуститься с крутого обрыва на берег.
Призрачные моряки обступили их. Странно, но Цинфелин не испытывал никакого страха при виде этих полупрозрачных фигур. Предостережение Конана насчет того, что самые опасные демоны зачастую принимают облик дружелюбных и дорогих нам людей, почему-то вылетело у Цинфелина из головы. Может быть, потому, что сам Конан смотрел на этих призраков совершенно спокойно.
От толпы отделился капитан. Он низко поклонился Конану и Цинфелину и произнес еле слышно:
– Вы спасли нас, вы оба. Мы благодарны вам. Мы готовы служить вам, пока вы не отпустите нас… Таково было условие нашего окончательного освобождения.
– Что ж, – медленно проговорил Конан, – мы с радостью принимаем вашу помощь. Видите эту башню? Ее охраняют люди, охваченные злыми чарами. Полагаю, эти люди давным-давно погибли. Они мертвы, но продолжают подчиняться чьим-то злым чарам. Они стерегут вход в башню.
– Для чего вы хотите войти? – спросил капитан.
Цинфелин хотел было рассказать о несчастной пленнице, но Конан сделал ему знак молчать и сурово обратился к спасенным душам:
– Как вы смеете задавать нам вопросы! Разве это ваше дело? Вы обязаны помочь нам! Неужели ваша благодарность так ничтожна, что вам непременно нужно знать все подробности?
Капитан замер, а затем низко склонился перед Конаном:
– Нет, господин. Нам довольно и того, что мы знаем о тебе. Ты избавил нас от ужасной участи. Твои намерения в любом случае благородны. Мы с радостью поможем тебе. Говори, что мы должны делать!
– Так-то лучше, – буркнул Конан. – Видите эти стены? Здесь нет никакой двери, а между тем нам необходимо очутиться внутри.
– Здесь есть дверь, – ответил капитан, – и если вы ее не видите, то лишь потому, что еще живы. Многое в этой башне находится не в этом мире, а в потустороннем.
– Вы должны открыть эту дверь, чтобы мы могли войти, – продолжал Конан. – Башню охраняют призрачные воины. Сразитесь с ними. Наше оружие не может нанести им поражение, но ваше в состоянии сделать это. Вы находитесь в одном и том же мире.
– К тому же, – прибавил Цинфелин, – такая смерть поможет этим наемникам избавиться от чар, которые удерживают их между мирами, не живыми и не мертвыми.
«А может быть, наемникам как раз и нравится подобное существование? – подумал Конан. – Впрочем, я не намерен пускаться в долгие рассуждения по этому поводу. Они стоят у меня на пути, и я сделаю все, чтобы избавиться от нежелательного препятствия».
Призрачные моряки дружно выхватили оружие и бросились к башне. Прямо на глазах у Конана и его спутника, они вошли в стену и скрылись внутри строения.
Конан сделал Цинфелину знак подойти поближе. Они остановились перед самой стеной и прислушались, но изнутри не доносилось ни звука. Башня поглотила второй призрачный отряд, как и первый, и двоим приятелям оставалось лишь гадать о том, что может происходить за стеной.
Внезапно в стене распахнулся проход. Только что Конан видел лишь гладкую кирпичную кладку – и вот уже перед ним зияли, словно зев чудовища, раскрытые ворота. Они были такими большими, что в них могла бы пройти телега, запряженная лошадьми. В черном проеме виднелись человеческие фигуры. Они странно светились в темноте.
– Вперед! – крикнул Конан и устремился гуда.
Цинфелин бросился за ним следом, хромая и изо всех сил стараясь сохранять на лице решительное выражение.
На самом деле он был растерян. Что им предстояло делать? Участвовать в битве призраков?
Эдак они сами потеряют жизнь и ничего не добьются. Цинфелину не хотелось признаваться самому себе, что он попросту боится входить в заколдованную башню, которая столько времени будоражила его воображение и едва не довела его до смертельной болезни.
Вокруг действительно кипела битва. Наемники Гуннара пытались остановить входящих людей, но призрачные моряки набрасывались на солдат и разили их мечами и ножами. Крови не было, крики были едва слышны, однако от всего происходящего мурашки бежали по коже и волоски на загривке вставали у Конана дыбом, как у зверя, почуявшего опасность.
– Скорей! – торопил Конан своего спутника.
– Не могу, – прохрипел Цинфелин. Нога плохо слушается.
Неожиданно кто-то схватил Цинфелина за одежду и дернул. Юный граф скатался на несколько ступенек вниз.
– Конан, помоги! – выкрикнул он.
Киммериец спустился ниже и поднял меч.
– Кто здесь?
Ответа не последовало. Цинфелин ощущал, как чьи-то ледяные пальцы хватают его за горло. Граф несколько раз ударил кинжалом туда, где должен был находиться его противник, но лезвие пронзало пустоту.
Конан наклонился и схватил напавшего на Цинфелина за волосы. Если нож проходил сквозь призрак, как сквозь туман, то живая человеческая рука почувствовала нечто скользкое и холодное, но вполне плотское.
Конан впился пальцами туда, где, по его расчету, должны быть глаза нападавшего. Киммериец не прогадал. Раздался едва слышный, но воспринимаемый всем естеством вопль, от которого закладывало уши и дикий ужас зарождался в душе, существо забилось в руках у Конана. Затем киммериец выпустил его, и оно, завывая, скатилось вниз по ступенькам.
– Что ты с ним сделал? – пробормотал Цинфелин.
– Порвал голыми руками, – ответил Конан. – Это единственный способ задержать их, если они набрасываются. Наши моряки добьют их. И впредь не пугайся так. Они не в силах повредить тебе больше, чем это может сделать любое другое существо.
Он ухватил Цинфелина за локоть и потащил за собой наверх.
Казалось, этой винтовой лестнице не будет конца.
Они сбились со счета и уже не могли сказать, сколько раз обернулись вокруг своей оси, а ступеньки уводили их все выше и выше…
Последняя схватка
Пленницу, захваченную при попытке проникнуть в покои главного графского советника господина Кернива, решено было судить открыто. Граф Гарлот желал показать всем своим подданным, что творит правосудие, не боясь огласки. Что бы ни произошло в его дворце, какой бы приговор он ни был вынужден вынести преступнику, – господин Бенойка не намерен делать из этого тайну. Ему нечего скрывать от своего доброго народа!
Поэтому Далесари была доставлена на Поля Правосудия. Так назывался большой луг, где в добрые времена проходили праздники, а в том случае, когда требовалось судебное разбирательство, устраивались публичные слушания.
Просторная площадка была огорожена, так, чтобы ближе к графу могли разместиться наиболее уважаемые отцы семейств Бенойка. Прочие любопытствующие имели право находиться за оградой и наблюдать за происходящим в свое удовольствие. Обычно граф позволял народу громкими выкриками выражать свои чувства касательно приговора. Считалось, что граф не обращает внимание на вопли толпы и принимает решения по каждому делу вполне самостоятельно, но люди хорошо знали: все их пожелания учитываются, и с их настроениями граф неизменно считается. И в самом деле, не было случая, чтобы Гарлот помиловал того, кому толпа требовала смертной казни, или приговорил человека, достойного, по мнению людей, милосердия.
