Мораль этой истории? Честно говоря, я не понимаю, в какую эпоху мы живем, и не уверен, что хотел бы это узнать. Но одно можно сказать уверенно, любезный читатель: да здравствует смерть.
Что мы можем, в конце концов, поставить на голосование.
Я начал понемногу уставать от своих друзей.
Вауган Ориель продолжал приходить: он притащил мне старую болезненную ласку, рассказывал о своих новых победах на любовном фронте (по две в день? А может, и по три), про своего отца, который грозился кормить его всего лишь еще один год. Но от последнего заявления я потерял всякое терпение: в моей жизни нет никакого смысла, а моя горничная слишком маленькая.
— А эта пресловутая Леонор?
— Ты в курсе дела? О ком это ты говоришь?
— Слушай, старый кабан, если не хочешь, чтобы…
Я терпеливо выслушал, уселся на диван и заговорил быстро и без перерыва, как экзотическая птичка. Послушай, старая потрепанная астматическая выдра, если мне потребуется твое мнение, то тра-та-та-та. Именно так, Ориель. Ты прав, Ориель. К концу нашего разговора я аккуратно подвел его к двери и очень вежливо попросил забыть мой адрес. По крайней мере на какое-то время. С одним покончено!
Со своей стороны Глоин Мак-Коугх оставался безнадежно влюбленным. Жалким. Он чахнул, словно смоляной факел. Как пациенту я определил его состояние словом «нормальное». И предложил ему другое решение.
— Уверен, что вот об этом-то ты и не подумал, — сказал я в один прекрасный день, когда был в особенно плохом расположении духа.
— Ты это о чем?
— Тебе стоило бы привести в порядок собственные дела.
Он посмотрел на меня так, словно видел первый раз в жизни. Джон Мун — отвратительный богохульник. Я злобно улыбнулся.
— Ты… ты хочешь, чтобы я вернулся к себе домой?
Я кивнул:
— Быстро соображаешь.
На следующий день карлик исчез.
И теперь, каждый раз, как мы встречаемся с Пруди, она бросает в мою сторону такой взгляд, что мне приходится опускать глаза. Сначала я подумал, что недолгое уединение мне не повредит. Но на самом деле оставаться одному было не слишком-то хорошо, даже совсем нехорошо. Какое-то время ни Глоин, ни Ориель обо мне не вспоминали, и я понял, что избрал ложный путь. Я сожалел, что к ним придрался, сожалел, что так жестко с ними поговорил. Я-то сожалел, но было уже поздно.
Пруди стала откровенно меня ненавидеть. Еду она приготовляла наспех. На мебели скапливалась пыль. Некоторые из моих пациентов начали жаловаться. Мне задавали вопрос, почему я ее держу. Я и сам этого не знал и совершенно растерялся.
А в довершение ко всему еще была Леонор. И Леонор была загадкой. Мои отношения с ней развивались совсем не так, как мне хотелось. Ее посещения оставались регулярными, но при этом она казалась какой-то отдаленной, изменчивой, неуловимой. Однажды, когда я хотел обнять ее, она отступила и села на диван.
— Джон, — умоляюще сказала Леонор.
— Что?
— Я не уверена, что ты выбрал для этого подходящий момент.
Черт подери, по какому именно критерию надо выбирать «подходящий момент»? Она постоянно рассказывала мне свои сны: это ощущение потерянности. Я не знала, что сейчас придет ОН.
ОН? Но кто такой ОН? Ее муж? А еще это абсурдное ощущение, что она нереальна. Вы шутите? — подмывало меня прошептать ей в ухо. Я хочу вас уверить, что ваши бедра более чем конкретны. Не буду уж ничего говорить о вашей груди. Но дальше решительно не шло, по-настоящему дальше; что мешало мне логически закончить цепочку событий, так это ощущение, что кому-нибудь из моих пациентов, вполне определенной части из них, может срочно понадобиться моя помощь.
Был и еще один пациент, эльф, у которого ушла жена, забрав с собой детей. Он работал в банке. И это его несколько выбило из колеи.
— Каждый раз, когда я прохожу мимо драконов, ну, вы их знаете, да?
Да, я их знал: два монстра с золотистой чешуей, которые охраняли вход в банк «Сити». Два часовых. Уникальные остатки эпохи рево…
— Ну и что же?
— Я боюсь, что они выплюнут в меня огромными языками пламени.
— Понятно.
— И уверен, что это ничего плохого мне не сделает.
Ну вот, по крайней мере, хоть в чем-то он уверен.
Я прописал ему неделю отдыха. Что это значит, я не понимал даже сам: пойти спать в парк. Есть овощи, резать чьи-нибудь глотки. Просто отдыхать, неважно как именно.
Но это еще не все: был целый набор и других неприятностей. Казалось, все безумства Ньюдона назначили мне свидание. Эй, друзья! Все к Джону Муну! Он единственный человек на весь Ньюдон, который еще нуждается в вас!
Например, была еще карлица. Ее проблема заключалась в чисто нервной болезни. Какую бы самую маленькую проблему она ни описала, та сразу же указывает на кризис. Дрожь, слюна на губах, конвульсии. Впрочем, карлица подтвердила все мои подозрения в тот момент, когда увидела представленный ей счет. «Аххахахахеххейхии!» — взвыла она и рухнула, забившись в судорогах, прямо на паркет. Так оно и есть, так оно и есть, про себя вздохнул я. Не надо больше никаких доказательств. Я отправил ее в больницу Бетлхума, вложив в руку предписание на строгую изоляцию. Хвала небесам, что маленькая дама не умела читать.
Ну ладно, а еще была моя мать. Эдакая вишенка на пирожном.
Она приходила ко мне, усаживалась как баронесса и с кислой миной неодобрения на лице изучала самые дальние уголки моей гостиной, а я стоял перед ней, заложив руки за спину и изображая на лице свою известную улыбку номер двадцать девять. Но мама изучила все мои улыбки до кончиков ногтей, и этот фокус действовал на нее не лучше других.
— Когда ты наконец-то соберешься приобрести себе достойный галстук?
Но такое случалось только в моменты пребывания мамы в хорошем настроении.
В остальное время она отпускала убийственные замечания по поводу моей личной жизни: настоящее всепожирающее пламя; досаждала меня как комар, обезумевший от запаха крови.
— Ты уверен, что не увлекаешься мужчинами? Тебя уже давно никто не видел с девушкой. О, ради Трех Матерей, да тебя вообще никто никогда не видел с девушкой.
Мнение было довольно преувеличенным. Слишком преувеличенным. Мы с Катей порвали отношения меньше месяца назад. Но мама получала какое-то нездоровое удовольствие от того, что ломилась в открытые двери.
— Посмотри, — говорила она, — даже твой отец иногда находил себе какие-нибудь развлечения.
— Да, но ты разве не знаешь, каков при этом был результат?
— Хочешь получить пощечину?
— Я пошутил.
Как лечебный сеанс такие встречи могли бы проходить и получше. Она не прекращала приходить ко мне только потому, что была, в общем-то, очень уставшей. А может быть, эти посещения стали для нее чем-то вроде абсурдного светского чаепития в парке Феникс, когда люди проводят три часа сидя за столом, отставив мизинец и сотрясая воздух рассуждениями о нелепой действительности. Все эти бесчисленные статисты ведут себя так, словно махают дубиной.
