проступали глаза за счет увеличившихся зрачков.
– Полкан, что встал? – Максим хлопнул его по крупу. – Пошли.
Тот кусал губы:
– Я тоже кое-что вспомнил. Ну да ладно.
Полкан сделал шаг, другой. Его ноги заплетались, будто получеловек-полуконь преодолевал невидимое препятствие. Оля вцепилась в него так, что проступили костяшки пальцев.
– Помощь нужна? – спросил Федор.
Полкан упрямо мотнул головой:
– Справлюсь.
Он шел и шел, опустив голову, Оля закрыла глаза. Симаргл носился вокруг них и направлял:
– Правее возьми! Тут деревяшка лежит, обойди.
Сейчас он напоминал пастушью собаку, которая направляет стадо в нужное хозяину место. Путники миновали скотный двор и птичник, а затем вновь показались дома – Максим и остальные вышли к началу деревни. Круг сомкнулся.
Они сидели в избе, на улице темнело. Федор смотрел в запыленное окно на сиреневый закат. Не чисто сиреневый, в нем полно было розового; вместе они окрасили облака в нежный цвет, которому нашлось редкое название – лавандовый. И теперь облака плыли над деревней, придавая всему сказочный вид. До этого путники три раза пытались выбраться из поселения, но дорога точно закольцевалась. Выйти полями через дворы тоже не удалось, и тогда Максимус решил заночевать в одном из домов.
Полкану и Оле было хреново, оба походили на призраки. Полкан опустился на пол кухни, там и лежал, чтобы не задевать головой потолок. Олю разместили тут же на плюшевом диване, Федор сел рядом и сразу же подскочил: торчали пружины. Симаргл потыкался носом в Олю и Полкана, а потом свернулся клубком около нее.
Федор и Максимус обыскали дом. Нашли засахарившееся варенье и банку со сгущенкой, из-под железной кровати с панцирной сеткой Максимус выгреб ящик с водкой. Задумчиво посмотрел на него, а потом открыл бутылку.
– Пей, – он пихнул рюмку Оле.
Та так замотала головой, что Федор встревожился: еще отвалится.
– Я не пью! – Оля попыталась забиться в угол.
– Это вместо лекарства, – Максимус пронзительно посмотрел на нее. – Надо ночь переждать, а тебе только хуже становится.
– Дай я, – Полкан выхватил рюмку и выпил залпом, Федор протянул кружку с водой, тот запил. – Ничего страшного, – Полкан закашлялся, – пей, Оля.
Она взяла стопку с таким видом, будто Максимус предлагал ей медленнодействующий яд. Выпила Оля тоже одним глотком, стараясь, чтобы водка не задерживалась во рту. От воды она отказалась:
– Я нормально. Налей-ка мне еще рюмашечку.
Максимус протянул стопку, и Оля снова запрокинула голову, уронив жидкость в рот. После посерьезнела и замолчала. Полкан тоже успокоился. Федор ожидал, что Максимус также выпьет, но тот убрал бутылку. Затем Максимус проверил печь, положил в нее несколько поленьев посуше, старую газету, щепу и чиркнул спичкой. Железная печь-буржуйка сперва задымила, так что пришлось раскрывать окна, потом разгорелась и работала уже исправно.
Максимус поставил вариться гречку. Тушенка и огурцы испытание прошли, а потому было решено их съесть. Тут же на печи грелись два ведра с водой, которую ранее принесли из уличного колодца. Максимус вышел в коридор и принес ватник для Полкана – того колотило из-за озноба.
– Подойдет? – спросил Максимус.
Полкан принял ватник и накинул на плечи, его лицо пошло пятнами.
– Пастуху да вору все впору, Максим Леонидович, – ответил Полкан заплетающимся языком. – Спасибо, что заботитесь о нас, сирых и убогих.
Полкана развезло с рюмки водки, словно новобранца в этом деле или, наоборот, будто легло на старые дрожжи.
– Не юродствуй, – оборвал его Максимус. – Спи давай.
Полкан послушно скрестил руки на груди и уронил голову, вскоре послышался храп. Максимус взял одно ведро и направился в соседнюю комнату:
– Сперва я вымоюсь, затем ты.
Федор ждал своей очереди. Рядом сопел Полкан, спал Симаргл, а Оля сидела с сосредоточенным и злым выражением лица, так ей несвойственным. Вскоре вернулся Максимус. Федор взял второе ведро и пошел мыться.
Хозяйственное мыло в мыльнице, ковшик, кастрюлька… Приходилось экономить воду, так что вымыться от души не получилось – так, обтереться. В остатках воды Федор простирнул трусы и выплеснул воду в окно. Повесил белье на веревку, протянутую над печкой, и налил себе чай, который заварил Максимус. Сгущенка тоже засахарилась, пришлось ковырять ее ножом, но Федору, казалось, что ничего вкуснее он сто лет не ел.
Сиреневый закат сменился оранжевым великолепием. На прощание солнце вспыхнуло, окрасив облака в цвет бессмертников, будто выдав заключительный залп салюта. Тускло горели толстые белые свечи, скудно озаряя кухню. Причудливые тени тянулись к потолку.
Федор снова отхлебнул чай, когда на улице послышался гомон. Федор надумал выглянуть в окно, но Максимус одернул его и приложил палец к губам, призывая молчать. После задернул занавески и потушил свечи. Шум приближался. Слышны были веселые пьяные голоса, кто-то отплясывал под гармонь.
«На столе стоит чернилка,
У чернилки два пера.
А скажи, подружка Таня,
С кем гуляла ты вчера?!» – спрашивал девичий голос.
Ему откликнулся другой:
«Не видала я чернилки,
Не видала я пера,
А кому какое дело,
С кем гуляла я вчера».
Раздался залихватский свист, от которого Федор вздрогнул. Хотелось выйти на крыльцо и спросить у местных, как выбраться отсюда, но он сидел. Здесь не могло быть никого: днем деревня пустовала. А если ночью кто-то ходил по ее улицам, то, наверное, лучше им не показываться.
Компания приближалась, и от осознания этого Федору сделалось не по себе. А вдруг эти кто-то решат войти в дом, что тогда? Да, путники закрыли дверь на внутренний засов, но можно разбить окно и влезть через него. Федор не горел желанием встретиться с веселыми молодчиками.
«Топится, топится,
В огороде баня», – затянул тонкий девичий голос прямо под окнами:
«Женится, женится,
Мой миленок Ваня».
Сердце выдало кульбит и замерло в нехорошем предчувствии. Чудилось, сейчас к окну прильнет свиная морда и спросит: «А что вы тут делаете?» Федор услышал, как противно стучит чайная ложка, которую он держал, о блюдце, выдавая волнение, охватившее Федора. Он посмотрел на напарника.
Максимус продолжал пить чай, никак не реагируя на происходящее. Будто не слышно никаких песен и молодецкого посвиста на улице, словно никто не топчется под окном, выжидая реакции Федора и его попутчиков. И Федор последовал примеру Максимуса: нырнул ложкой в банку с вареньем – оно оказалось клубничное – и принялся смаковать его.
Вскоре гомон стих, веселая компания удалилась. И тогда Оля, молчавшая все это время, произнесла:
– А ведь я вспомнила. Я все вспомнила.
Глава пятая. Было и не стало
С утра зарядил дождь. Максим поглядел в окно и поежился: небо заволокло серыми, как несвежая наволочка,
