Однако он не мог удержаться от того, чтобы время от времени, полагая, что никто на него не смотрит, не заглядывать себе в штаны.
– Расслабься, Мадж, – посоветовал Джон-Том. – Все позади.
Постарайся убедить себя, что на самом деле ничего и не было. Мы все живы и здоровы.
– Будь по-твоему, приятель, – отозвался выдр, помогая Дормас распределить поклажу. – Но если этот раздолбатор вытворит еще что-нибудь в том же духе, я порублю его в капусту!
– Хватит, Мадж. Что ты, право слово! Видишь, все в полном порядке.
Значит, и ты не исключение.
– Да? По правде, парень, у меня все вроде бы как надо, но проверить лишний раз никогда не помешает. Между нами, я, пожалуй, маленько повременю связываться сам знаешь с кем. Пообвыкну чуток, а там поглядим.
– Вот и молодец, – одобрительно кивнул Джон-Том. – Давно пора, а то ты совсем уж поизносился.
– Чего? – Выдр перекинул через плечо лук, затем поднял одну лапу, прижал другую к груди и торжественно провозгласил:
– Больше никаких оргий, никаких новых шлюх каждую ночь. Клянусь, приятель, я намерен завязать раз и навсегда!
– Посмотрим, – фыркнул Джон-Том, – будет ли толк от твоей клятвы.
Может, ты впрямь поумнеешь. Но, кстати, развлечения в умеренных дозах идут только на пользу.
– Верно, чувак, ох как верно! Эта пакость, которую я подцепил, она наставила меня на путь истинный. Знаешь, я стока лет развлекался в свое удовольствие и думать не думал о здоровье. Но теперь понял, что надо чуток остепениться. Коли я стану приглядывать за собой, глядишь, доживу до старости в добром здравии. – Мадж подхватил свой заплечный мешок и двинулся вперед по тропинке, которая уводила в неведомые дали.
– Сдается мне, я малость погорячился, – пробормотал он на ходу. – Шлюхи на то и шлюхи, чтоб их менять хотя бы через раз.
– Он неисправим, – пробурчал волшебник, грозя пальцем вослед выдру.
– Запомни, мой мальчик: водяную крысу утихомирит только могила.
– Сэр, – возразил Джон-Том, соразмеряя шаги с неспешной походкой чародея, – нельзя же ожидать, что Мадж переменится за одну ночь.
– Я ожидаю от него лишь того, что рано или поздно он сдохнет под забором, – ответил Клотагорб. – Однако я далек от мысли умерять твой пыл.
– Возможно, вы правы, сэр, но я не собираюсь отступать.
Джон-Том посмотрел на Маджа, который, весело насвистывая, шел во главе цепочки. Выдр крутил головой из стороны в сторону; несмотря на благодушное настроение, в котором, по-видимому, пребывал, он, похоже, не забывал о своей прямой обязанности – предупреждать товарищей о вероятных опасностях.
По крайней мере, подумалось юноше, Мадж наверняка умрет счастливым.
А он сам? И потом, пристало ли ему, чужаку с другой планеты, из иного времени, осуждать обитателя здешнего мира? Ведь, очутившись здесь, пускай даже не по своей воле, он потихоньку, почти незаметно, утратил многие из казавшихся прежде незыблемыми этических принципов.
Разумеется, он никогда не опустится до уровня Маджа, однако его теперешнего уже не сравнить с тем зеленым юнцом, которого призвал к себе по ошибке Клотагорб. К тому же какой смысл лукавить? Он и на Земле не отличался склонностью к пуританизму: мог выкурить по случаю сигаретку с марихуаной и частенько вместо того, чтобы сидеть на лекциях, разглядывал в бинокль приятеля, что происходит в женском общежитии, окна которого выходили на ту же улицу, что и окна мужского.
В общем, кто он такой, чтобы порицать Маджа? В конце концов, выдру не откажешь в умении развлекаться, а он, Джонатан Томас Меривезер, пока на это не способен. Слишком глубоко в нем засел законовед. Он чересчур пристально наблюдает за собой, уделяет чересчур много внимания самоконтролю. Может, однажды Мадж покажет ему, как надо веселиться?
«Прекрати! – одернул себя юноша. – Твоя беда в том, что ты беспокоишься по пустякам! Например, сейчас ты беспокоишься по поводу того, что не стоит на деле и выеденного яйца».
Разозлившись на собственные мысли, Джон-Том мыском ноги отшвырнул с тропинки камень – причем предварительно убедился, что это не сосновая шишка, – и попытался подумать о чем-нибудь другом, ибо ничто так не раздражает человека, как споры с самим собой, которые вдобавок ставят его в предурацкое положение.
Как бы извиняясь за свои выходки, пертурбатор некоторое время не подавал ни малейших признаков жизни. Путешественники продвигались все дальше. Вокруг простиралось грозное Северное плато; на пертурбации не было и намека, если не считать нескольких малопримечательных происшествий. Так, Джон-Том обнаружил как-то утром, что стал обладателем двух левых рук, а Мадж под вечер того же дня приобрел серебряный мех – не серебристого оттенка, а именно серебряный, из тонких волосков с металлическим отливом. Выдр страшно огорчился, что обратное превращение совершилось раньше, чем он успел сбрить ставшую столь драгоценной шерсть. Впоследствии произошла еще одна метаморфоза:
Дормас обернулась грациозной тигровой лошадкой, кожа Джон-Тома стала смуглой, как у полинезийца, а серо-коричневое оперение Сорбла сделалось золотистым. Клотагорб заявил, что это – лишнее напоминание о том, что не все пертурбации связаны с неприятными последствиями. К разочарованию Джон-Тома, искусственный загар исчез заодно со всеми прочими «модификациями», тогда как юноша уже представлял себе, какой произведет фурор, появившись на пляже.
Он все смелее прибегал к помощи песен, чтобы в известной степени смягчить воздействие той или иной пертурбации. Теперь ему требовалась такая песня, которая позволила бы зафиксировать на веки вечные наиболее благоприятные из побочных эффектов, наподобие того самого загара. Было бы просто замечательно, размышлял он на досуге, сохранить в неприкосновенности, скажем, лишние сорок фунтов мышц или увеличение коэффициента интеллектуальности до ста единиц. Подобные мысли занимали Джон-Тома все сильнее, и наконец он счел возможным поделиться ими с Клотагорбом.
– Мой мальчик, ты играешь с огнем, – предостерег тот. – Не забывай о своих многочисленных промахах. Сколько раз у тебя выходило не то, к чему ты стремился?
– Сэр, если вы хотите отговорить меня от попытки, придумайте причину поосновательнее.
– Хорошо, мой мальчик, – чародей вздохнул. – Раз ты настаиваешь…
Вместо того, чтобы осуществить благоприятную перемену – да, осуществить, ибо ты замыслил не простое исправление последствий пертурбации, а нечто куда более серьезное, – ты рискуешь превратить себя в чудовище, справиться с которым будет весьма сложно.
– Сэр, да вы только представьте, какие перед нами откроются возможности, если все пройдет гладко? Допустим, очередная пертурбация сделает вас на сто лет моложе, чем вы есть. Разве вам не хочется снова стать молодым, телесно и духовно?
