Так и развлекался весь вчерашний день: ползал по дереву, силясь разглядеть, что творится вокруг (и обламываясь из-за тумана), обрывал плоды (от которых уже воротит), да кидался очистками в драугров, которые, проявляя завидное самообладание и стойкость, на провокации не реагировали.
Мелкую прыгучую тварь я видел еще пару раз, она держалась также поблизости — это меня и останавливало, от того, чтобы спрыгнуть вниз немедленно, и предложить неуклюжим разложенцам соревнование в скорости и ловкости (кто первый доберется до секиры).
Ну, что ж… Дождусь следующего утра, да и встану на путь в Валхаллу (а пока соберусь с духом). Ничего хорошего я тут не высижу, воды нет, яблочки кончаются, помощи не предвидится… Глупая смерть, и дед мне всыплет горячих, как увидит. Но я верю, что когда путь по радужному мосту будет окончен, и врата из клинков отворит мне Хеймдалль — дед будет ждать меня там.
Сначала, небось, устроит выволочку, за то, что рано пришел, да еще потомства не оставив, может даже пинков за это надает, но будет рад меня видеть, да и пригодится Отцу Битв лишний колдун в свите. Мы, колдуны, такие! Нас может быть либо мало, либо вовсе нету, но много быть не может — любой ярл или конунг о том скажет. Из простой деревянной чаши изопью я Брагу Забвения, и забуду о тягостях жизни…
Размышления о высях горних, о богах и предках, о колдунах и браге, прервали звуки, раздавшиеся снизу, а именно — громкий треск материи. Я взглянул — что там замыслили гнилушки?
Глнилушки замыслили непотребство: один из них когтем подцепил так до сих пор и стоявшие (одеревенели от грязи!) в чаше мои штаны, добыл их таким образом, и теперь вдохновенно раздирал их в клочья. Обиделся на меня за плевки и огрызки, что ли, или просто чует вещи с моим запахом? Я лишь усмехнулся — зачем мертвецу одежда, мне ее не жалко. В Чертогах Бёльверка меня оденут, как подобает: дадут серебряную кольчугу, и крылатый шлем, и теплый плащ из волчьей…
Драугр, разделавшись со штанами, переключился на сапоги, стоявшие рядом с постаментом, на котором покоилась чаша. Впившись всеми зубами в голяшку, он выдрал оттуда приличный шмат кожи. Я харкнул ему на плешь и попал — ловкость, однако, при мне.
… шкуры, штаны из прочнейшей кожи, и пояс широкий и обувь, оружие, хоть меч, хоть копье — что по душе мне придется. И обязательно…
Драугр растерзал первый сапог и принялся за второй. Его тухлый напарник отправился прогуляться, но недалеко — он что-то подобрал, ярдах в тридцати от дерева — из-за тумана не понять, правда, что.
… рог для питья, и прекрасная дева-валькирия, с волосами цвета летнего меда, нальет мне того пива, что любят отведать и Асы, а ночью она…
Так, а вот это уже оскорбление, да какое! Как смеет поганая нежить портить честное оружие?! Позорить меня? Да ты у меня второй раз сдохнешь, гнусное отродье протухшей свиноматки!
Смесь из уныния, страха, отчаяния, тоски и усталости сменилась подступающим бешенством от картины, что предстала моим глазам: давно умерший поганец секиру мою нашел! И, подойдя чуть ближе к дереву, на котором я громко и праведно негодовал, впился зубьями в ее древко, чуть пониже железка, и завяз в нем челюстями.
Мне будто ведерко кипятка на спину вылили, от ярости потемнело в глазах, а из горла вырвался хриплый рык: тварь портит единственную по-настоящему ценную вещь, что у меня осталась!
Память об отчем доме!!
Убью!!!
Не помня себя от охвативших меня бешенства и ненависти, я вцепился в толстый сук, росший невдалеке, оторвал его (в обычном состоянии сил на это бы не хватило), белкой слетел по стволу, казалось бы, недовольно зашумевшего дерева вниз, и с разгону смачно съездил дубиной по харе любителю чужих шмоток, расправляющемуся с моей обувью. Тот пораскинул зубами и уселся на задницу, вид при этом, имея крайне озадаченный, а я метнулся ко второму нечестивцу, одержимый единым желанием порвать этот кусок тролльего говна на ленточки, в чем, по началу, преуспел: добравшись до мерзкой твари, я обрушил на него свежеоторваный дрын.
От прямого и бесхитростного удара дубиной по кумполу, да еще и в прыжке, челюсти твари все-таки сомкнулись, железко и древко упали на желтую, уже высохшую траву, по отдельности, а я совсем обезумел. Удар сбоку по черепу, от которого у драугра отклеилось полморды, и десяток последующих (я, кажется, даже руку ему сломать умудрился, а череп вернувшегося явно треснул) — казалось, потрясли немертвого. Он несколько мгновений бестолково принимал все, что в него летело, шатаясь и похрустывая, силясь, видимо, понять, что происходит, но потом, все же, определился, с линией своего дальнейшего поведения. Проще говоря, махнул когтистой ручищей, силясь достать до моего живота.
Не попал.
Хотя и был близок.
Шорох за спиной — и прыжок в сторону уносит меня от лап второго немертвого. А первый драугр ведь к успеху шел! Я уж слишком увлекся избиением его дружка, так что, он вполне мог меня и цапнуть, но шанс свой бездарно упустил, и мы продолжили наш веселый танец. Только плясунов прибавилось. Я больше не мог так безнаказанно окучивать немертвых дубиной — приходилось постоянно двигаться, так, чтобы сражаться только с одним, а второй чтобы оставался у него за спиной. Ну и беречься когтей. Поганцам ведь достаточно одной царапины: зацепит ядовитым когтем — и дело в шлеме, только дождаться, пока сам свалюсь.
До поры до времени получается, но, на сколько хватит моих сил, и где тот вурдалак с лицом ребенка и зубами не пойми кого? Этими вопросами я озадачился, когда огонь ярости приугас. Да и оружие мое оказалось неэффективно — сильнейшие удары не доставляли ни малейших неудобств тварям. Оно понятно — кто подох, тот ушибов не боится… Но я упрямый, авось, да и управлюсь.
Не управлюсь, как оказалось спустя время.
Наградой моим трудам на ниве ратной послужила лишь сломанная драугрова шея — мне удалось зайти одному из моих гнилых друзей с правого борта и удивить дубиной. Теперь драугрова башка безвольно свешивалась на грудь, словно одолела его тяжкая кручина, что, однако, ни сколько резвости ему не убавило.
Вот, кстати, и зубастый! Теперь-то все в сборе, чтоб вы все сдохли!
А, ну да, вы уже…
Мне хватило ловкости пригнуться, когда замотанная в тряпки гадость попыталась снова повторить свой фокус с прыжком мне на спину. Повезло, что чуть повернулся в ее сторону, и успел заметить рывок твари, пролетевшей надо мной. Отчетливо пахнуло тленом, послышался глухой стук — это страшилка воткнулась в дерево. А я только и успел в очередной раз врезать дубиной по тянувшейся ко мне лапе драугра, как что-то крепко схватило меня за шею, жесткое и шершавое, расцарапав до крови кожу, и потащило куда-то вверх, и я, пару раз трепыхнувшись, начал прощаться с жизнью…
