— Да, конечно. И ты получил десять палочных ударов?
— Нет.
— Выходит, я права? А как вел себя слуга, которому поручили выпороть тебя?
— Мне не ясен ход твоих мыслей. Он обещал, что не будет меня бить, если… я окажу ему одну услугу.
Сесилия кивнула.
— Так я и думала. Значит, с этого все и началось?
— Да. Шесть лет ада, Сесилия. Я должен был получить эту порку, но струсил. И я сделал то, о чем он меня просил. Вначале это вызвало у меня отвращение, я чувствовал себя больным. Но потом я привык. Он угрожал мне ужаснейшими карами в случае, если я проболтаюсь, и осыпал меня подарками, если я делал то, о чем он просил. Кары, которыми он угрожал мне, были просто смехотворны, но я был глупым ребенком и верил ему.
— А потом вас обнаружили?
От ее неожиданного вопроса лицо его застыло.
— Да. Это была жуткая сцена, мне никогда этого не забыть, как бы я ни пытался. Разум моей матери тогда помутился, Сесилия. Фактически, она сошла с ума и через год после этого умерла. Ее смерть грузом легла на меня.
— А слуга?
— Он повесился.
— О, Александр, сколько ты пережил!
Он промолчал в знак согласия.
— Теперь я лучше понимаю твои чувства, когда ты обнаружил, что не можешь любить девушек, а любишь мужчин.
— Да. То, что слуга изнасиловал меня в детстве, оставило неизгладимый след. К этому следует добавить мое отвращение к тем картинам и к истории с отцом и этими женщинами, а также вампирическую любовь ко мне со стороны моей матери.
— Все это вместе.
— Вполне возможно. Или — не забывай об этом — мою врожденную склонность. Об этом мы ничего не знаем, Сесилия…
«Я так не думаю», — решила она про себя. Он повернулся к ней, как мог, и погладил ее по волосам.
— Сесилия, ты пытаешься найти причину моего отношения к женщинам. Возможно, ты найдешь ее, возможно, нет. Но это не дает тебе никаких оснований пренебрежительно относиться к тем, кто родился с иными взглядами на любовь. Ты, такая сильная и способная все понять, ты не имеешь права осуждать их! Не делай этого! В мире и так хватает осуждения, ненависти и презрения к ним со стороны обычных людей! Понимаешь?
Она кивнула, чувствуя комок в горле.
— Можешь быть уверен, я никогда не стану никого осуждать.
— Среди нас есть люди плохие и хорошие. Наши склонности не являются оправданием наших дурных поступков. Но большинство из нас — порядочные люди. И ты должна понять, что я никогда не стану другим. И не хочу становиться. Вы непременно хотите спасти нас. Но наши склонности не являются для нас несчастьем. Мы не хотим быть такими, как вы. Мы счастливы, когда наши склонности считаются нормальными. Если бы только нас оставили в покое, Сесилия! Наша проблема — это вы: скандальная охота на нас, на всех, кто отличается от других. Но лично для меня все это уже не имеет никакого значения. Мое будущее…
Он замолчал.
Сесилия лежала тихо, стараясь передать ему свое сочувствие. Потом медленно произнесла:
— На войне ты встречал только мужчин. Ты чувствовал к кому-нибудь из них тягу?
— Нет, — засмеялся он. — Единственный, кто привлек мое внимание, это твой двоюродный брат Тарье — и то потому, что он во многом похож на тебя.
— Да, — тихо сказала Сесилия, — он, как и я, волновался за тебя.
Ей пора было уже идти к себе, оставить его в покое, но ей не хотелось разрушать этот прекрасный миг единения.
— Ты в самом деле не чувствуешь свои ноги?
— Совершенно.
— И это не проходит?
— Нет, я словно мертвый от поясницы и ниже. Единственное, что я чувствую, так это едва заметную пульсацию в правой ноге.
Сесилия оперлась на локоть.
— Значит, ты чувствуешь что-то?
— Дорогая Сесилия, не стоит придавать этому значение! Я говорил об этом Тарье, и он сказала, что так бывает. Ты не слышала об этом? О солдатах, лишившихся руки или ноги и внезапно чувствующих боль в пальцах или суставах, которых у них уже нет. Это удивительное явление, хотя и обычное. Я ни разу не почувствовал боли, только легкое подергивание или пульсацию, напоминающую прикосновение муравья, ползущего по ноге.
— Ты чувствуешь это внутри ноги?
— О, Господи, Сесилия, не надо опять меня переделывать! Временами ты бываешь просто надоедливой!
Но Сесилия уже встала и теперь чувствовала под босыми ногами холодный пол, но это ее не тревожило.
— В правой, ты говоришь?
— Сесилия, не надо! Ты ищешь надежды там, где их не может быть!
Она не слушала его.
— Можно надеть твои туфли? Спасибо. Ой, какие большие, но зато в них тепло!
Она стала щипать пальцами его ногу, сантиметр за сантиметром, от стопы до бедра. Никакой реакции не последовало.
— Ты только наставишь мне синяков, — заметил он. Но Сесилия не останавливалась.
— Согни пальцы, — сказала она.
— Не говори глупости.
— Согни пальцы! Попробуй! Убедись сам в том, что ты это можешь сделать, напряги свою волю так, чтобы пальцы согнулись!
Александр на миг замер: по выражению его лица она заметила, что он в самом деле пытается это сделать.
Но пальцы не сгибались. Не было заметно ни малейшего движения.
— Сесилия, не мучай меня!
— Ты раньше пробовал так делать?
— Какая от этого польза? Тарье колол меня иглой, но я ничего не чувствовал.
— Но ведь он не просил тебя напрягать волю?
— Разумеется, нет! Что умерло, то умерло.
— Хорошо, тогда попробуем что-нибудь другое. Она подняла его коленку, прижала одну руку к его ступне, поддерживая другой рукой его бессильную ногу.
— Надави ногой на мою руку, — сказала она.
Александр выругался сквозь зубы в ее адрес, но она, к счастью, не поняла, что он сказал.
— Попробуй, — повторила она. — Сконцентрируй на этом всю свою волю!
— Я так и делаю.
— Ты этого не делаешь! Ты просто злишься на меня. Возмутись и прижми покрепче ногу, давай!
— Разве ты не понимаешь, что у меня больше нет ног?
— Есть! Длинные, сильные и красивые ноги, даже если сейчас они бледные и чахлые, как личинки, живущие под землей. Ты ведь умеешь фехтовать, как бог…
— Боги не занимаются фехтованием.
— Александр, попытайся! Ради меня! Ведь тебе не будет легче оттого, что ты лежишь!
— Зачем тебе нужно, чтобы я поправился? Чтобы я нашел себе нового друга и тем самым унизил тебя? Разве для тебя не лучше, чтобы я оставался парализованным и беспомощным и был тем самым в твоей власти? Так я, во всяком случае, буду верен тебе!
Она отпустила его ногу.
— Ты просто отвратительный пошляк! Разве ты не понимаешь, что я хочу тебе добра? Я страдаю, видя тебя печальным и немощным, — разве это так странно? Почему ты все так опошляешь, проклятый упрямец?
В уголках его рта появилась улыбка.
— Ты просто великолепна, Сесилия. Ты напоминаешь восхитительно прекрасную ведьму со сверкающими гневом очами и искрящимися на свету волосами.
