Постепенно в пение Шагирры вплетался звук гитары – чистый, звенящий, обволакивающий и при этом жестко-ритмичный. Что-то совершенно кельтское, построенное на квартовых интервалах, будто рожденное из дыхания дремучих лесов, ажурного полога клубящихся туманов и звона водяных струй. И я понимал каждое слово таинственной песни, которую пела эта маленькая хрупкая девушка с огромными карими глазами и гривой пшенично-золотых волос:
Брат эльф, пусть будет ясной цель –
Иди путем в Аэндр-Тоэль.
Наш путь слезами был омыт,
И кровью предков был полит,
Но нас зовут их голоса,
Звеня, как чистая роса.
Брат эльф, пусть будет ясной цель –
Иди путем в Аэндр-Тоэль!
Сестра, пусть будет ясной цель –
Иди путем в Аэндр –Тоэль.
Забудь отчаяние и страх,
Пусть яркий свет горит в глазах,
Воспрянет духом мой народ,
И роза Дарса зацветет.
Сестра, пусть будет ясной цель –
Иди путем в Аэндр-Тоэль.
Поразительно, но вокруг меня больше не было амфитеатра. Я видел образы, созданные могущественной эльфийской магией. Мрачные картины эпохи Меча и Пламени, Изгнания и Безысходности. Марширующие по дорогам войска – тысячи безжалостных воинов, которых послали покончить с эльфийскими королевствами. Погибающие в пламени лесных пожаров вековые деревья. Превращенные в тлеющие гари священные рощи, засыпанные песком и камнями лесные источники. Хохочущих солдат в латах, волокущих за волосы избитых полураздетых эльфиек. Брошенные на дорогах трупики младенцев, расклеванные воронами и обглоданные волками и лисицами. Умирающих эльфов, прибитых железными гвоздями к столбам на потеху черни. Разрушенные, сожженные, чадящие смрадными пожарищами города и селения. И со всех сторон на меня смотрели глаза – огромные, миндалевидные эльфийские глаза. Зеленые, синие, черные, карие. Смотрели с болью, с упреком, с невыразимой тоской – и надеждой. Я не мог выдержать их взгляды, отводил глаза, но тщетно. Эльфийское колдовство было сильнее меня.
Медленная торжественная вещь прервалась дробным соло барабанов, а потом пошел такой реальный риверданс с двумя солирующими скрипками и флейтой, что я чуть не умер от кайфа. Если бы гениальный Иан Андерссон из «Jethro Tull» услышал то, что в тот вечер услышал я, он бы с горя пропил свою флейту в ближайшем пабе и на всю жизнь зарекся выходить на сцену. А эльфийское колдовство продолжало действовать, и теперь я в каком-то трансе наблюдал, как самозабвенно танцует на сцене Шагирра, окруженная пляшущими тенями и языками пламени, а над амфитеатром в темное ночное небо поднимается сияющая ослепительно-белая звезда, окруженная сияющим ореолом.
Наступившая тишина показалась мне громом. Я посмотрел вокруг и поразился, как же тихо стало в зале. Я стоял, совершенно ошеломленный, а вокруг меня стояли зрители – не только эльфы, но и люди. Многие вытирали слезы. А потом раздался неописуемый рев. Сто пудов, что мало кто из наших рокеров мог бы похвастать тем, что хоть однажды в жизни слышал такую бурю восторга в зале.
– Sagirra! – гремело над амфитеатром – Sagirra!
Я смотрел на сцену и видел, как выходили на нее музыканты в зеленых бархатных куртках с капюшонами. Барабанщик с тамбуринами на поясе. Скрипач с фиделью и скрипач с виолой да гамба. Флейтист с тростниковой флейтой.
Когда появился гитарист, я заорал так, что мои соседи от меня испуганно отшатнулись. Потому что у гитариста Шагирры в руках был двенадцатиструнный «Эко Рейнджер». И еще потому, что он единственный из всей группы не был эльфом.
– ХАААААТЧ! – завопил я и ломанулся к сцене, перепрыгивая через скамьи, расталкивая зрителей, понемногу выходивших из транса.
Я даже не слышал, как пищит у меня на шее магофон. Я вообще ничего не видел и не слышал. Сам не помню, как оказался на сцене. Вопил, как безумный, тряс совершенно счастливого Хатча, который только таращил на меня изумленные глаза и вскрикивал:
– Леха! Леха!
Зал в восторге свистел, топал ногами. Шагирра с растерянной улыбкой смотрела на нас, а ее музыканты окружили нас кольцом, тоже улыбались и что-то говорили на сидуэне. Я не слышал и не слушал, что они говорили. А Хатч, выйдя из ступора, говорил быстро, и язык у него от волнения заплетался, будто у пьяного:
– Леха, ты! Блин, да как же я… Да как я рад! Ребят, это же Леха! Леха, ты живой! Сволочь ты такая везучая! Ты…ты ушел! Да ты… да я… да мы теперь…
– Ты как к эльфам-то попал, бродяга?
– А я нырнул в этот самый… в портал. Когда ты велел нам с Толяном бежать, я и побежал к порталу. И оказался в Уэссе. Помотался по их столице, а потом случайно прочитал объявление, что певица Шагирра ищет музыканта. И пошел на кастинг. Не, Леха, реально, я прям заплачу сейчас! Я уж думал… думал все, один я! Думал, грохнули тебя эти суки. Леха, да я не знаю, что говорить!
– Твоя песня? – шепнул я менестрелю на ухо, сжимая его в объятьях.
– Шагирры. Но аранжировка реально моя.
– Молоток, братан. Талантище. Я просто в трансе. Такой фильдеперсовой готики я никогда не слышал. Все наши свежевылупившиеся рокеры, вместе взятые, недостойны за тобой гитару носить.
– Эй, maenn, – сказала мне Шагирра, нахмурившись. – Ты срываешь мне концерт.
– Пардон, мадмуазель, – я выпустил Хатча. – Валерчик, я тут. Буду ждать, когда вы закончите. Ты только не свали никуда, понял?
– Да куда ж я теперь свалю! – Хатч подпрыгнул, завизжал от радости. – Эх, напьемся в умат!
– Обязательно. Все, ухожу, – заявил я распорядителю концерта, который шел ко мне с каменной физиономией в сопровождении стражников. – Что, идти с вами? Отказаться я не могу? Понял. Счастливо отлабать, ребята, – сказал я эльфам, когда распорядитель потянул меня за рукав. – Эльф-рок форева!
Глава тринадцатая.
Визит в обезьянник
Нажми на Pause, скушай «Twix», а то в башке полный сакс.
В караулке было тепло и смрадно – воняло мокрой шерстью, немытыми ногами, чесноком, пивом и мышами. Капитан стражи, тощий седеющий человек в красно-белой епанче с гербами Авернуа поверх кольчуги, велел мне сесть на стул.
– Гость столицы? – спросил он голосом, бесцветным и невыразительным, как лицо блондинки без грима. – Странствующий рыцарь? Прибыли сюда недавно? И законы наши, конечно же, не читали? Что ж, самое время ознакомиться с ними.
Он открыл здоровенный талмуд, занимавший едва ли не половину его стола и сообщил мне, что я нарушил аж четыре статьи закона «О пристойном поведении в общественных местах», как-то: primo, вел себя непристойно; secundo, сорвал публичное мероприятие; terzio, создал опасную ситуацию в общественном месте и, quarto, оскорбил почтенных бюргеров словами и действием. Я не мог вспомнить, кого, когда и как я оскорбил, однако было понятно, что ничего доказать мне все равно не удастся. Тощий между тем сообщил мне, что согласно Статье 566 закона «О пристойном поведении…» мои действия содержат состав правонарушения, и я понесу назначенное законом наказание.
