– А чо? Че фам с меня нато, уфашаемый? - щуплый тойфель собрал кожу на пропитой морде в жалобную гримасу. - Фам-то я че стелал? Хфатаете, трясете староко польного тойфеля… "Стой туда, стой сюта"… Я уше отслушил срочную, чтоп фы знали…
– Не ной, а то ща как печень подлечу. - мирно предложил Марат, заметив, как цепко обшаривают его глаза бухарика. - Пошли, налью кружечку, товарищ Бух. Хе, "Бух"… Тебя не Арик звать?
– Найн. Ёхан Севостьяныч, попрошу… А че?
– Да так… В цвет бы вышло. - Марат вернулся за столик и выпнул из-под него еще один табурет. - Падай, Бух. Вон, там есть еще, залей трубу.
– Фот это труккое тело. - удовлетворенно пробормотал синяк, благоговейно цепляя кружку дрожащей клешней. - Так я допью? Данке… Фсекта рат растелить стол с культурным… а фы, кстати, ис каких мест, уфашаемый?
– Из Цвайбире. - отрезал Марат, сигналя девке насчет пары пива.
– Ну, ис Цвайбире так из Цвайбире, мне-то, сопстфенно, какая петшаль…
Девка шваркнула об стол двумя кружками, глядя на Марата, как прокурор…Не, Лисхен права, на фсе сто! Все мушики - казлы! А как сначала-то - и посмотрел прафильно, и "майне-кляйне", а я-то, дура! уш и подмылась, и синяк замазала… Дура я, дура! Щас путет все как всекта - парочку, еще парочку, шнапсику, еще шнапсику - и все…
Прошел час с четвертью. Вывернутый наизнанку Бух был уже не рад холявному пиву, и тоскливо поглядывал по сторонам, но сдриснуть не решался: отчего-то ему не хотелось вызывать неудовольствие странного чужака. Внезапно что-то словно укололо его в спину, и Бух обернулся, сразу заметив увешанную покупками дочку фюрста, решительно направляющуюся к пивной.
…Не, Лисхен права, на фсе сто! Все мушики - казлы! На пять минут, букфально на пять минут отойтешь - и фот, пошалуйста! Сидит халкает пифо с самым пропащим забулдыгой во всем Ихбинкранке, и обтекает слюнями на эту толстожопую сучку!
Странное дело: застанный на месте преступления супруг не втягивал шею в плечи, как это заведено у тойфелей, пойманных женами за распитием пива. Напротив, приветливо улыбнувшись супруге, фон Цвайбире снова отвернулся к пропойце, и… О ужас! Облегчил семейную кассен на четвертак, тут же сгинувший в запьянцовских лохмотьях.
– Вот, держи аванс. Каждый понедельник здесь, так же перед этим вашим намазом… Если прожду больше пяти минут - ноги вырву. Вкурил, классик?
Поклонившись дочери фюрста, довольный забулдыга исчез. Фрау фон Цвайбире, недружелюбно покосившись на неосторожно дергающуюся занавеску подсобки, уперла руки в боки и набрала воздуху для первого в ее семейной разбора полетов, но, вследствии мощного рывка, очутилась на колене мужа, и воздух пришлось выпустить понапрасну.
– Ты че это распушилась, а, мать? - добродушно поинтересовался Марат. - Ты это даже не думай, крапивы-то враз наломаю. И вразумлю, мать, ей-ей.
Потерявшая дар речи фрау только открывала и закрывала обессловевший рот: "Как это - крапивы? Женщину - крапивой?!", но муж, сменив интонацию, уже строго отчитывал ее за "долгое шляние" черт знает где, и ее решимость куда-то делась, тем более, что в ворчании проскочило "пошли, выберешь" и "подарочек, раз такое дело".
– А кутта пойтем? Гольдшмидт уше сакрыл сфою юфелиирку…
– Да тут рядом. - бросил через плечо Марат, сворачивая к крыльцу, с которого полтора часа назад так красиво спикировал Бух.
Хозяин ломбарда Гулькенхренст в людях разбирался; и, как любой умный человек, имеющий собственное (ну, напополам с герром Фексельперком; почти напополам) дело, информацией, что называется, владел. Не успела еще полностью распахнуться дверь, как старый пройдоха уже понял, как надо себя вести, чтоб нажить с нового посетителя денег, а не проблем…Новый цвайбирский авторитет… Наслышаны, как ше… Неотесанный грубиян с варварской стороны. Как-то справился с драконом, и теперь "гуляй, рванина - однова живем!"… В схему, правда, не очень укладывался совсем нешуточный лавандос, привезенный, по слухам, пришлым варваром; однако таково уж варварское обыкновение - то награбят полный кешер, то ходят бычки досасывают и лопушком подтираются…Фпрочем, лопушком они подтираются фсекта… - приветливо улыбнулся Гулькенхренст новому клиенту:
– О, какой прияттный визит! Сам фюрст фон Цвайбире! Да с супругой! Какая тшесть тля мой маленький заведений! Не укотно ли присесть, уфашаемые?
– Укотно… - расплывшись в туповатой ухмылке, передразнил тойфеля Марат.
Тойфель что-то прошипел тупо вылупившимся на гостей охранникам, молодым здоровенным свиссерам в одинаковых новых камзолах синего сукна. Те бросили дубины и ломанулись за стульями, едва не снеся полконторы. Дождавшись, когда "фысокие гости" рассядутся, Гулькенхренст отослал быков на улицу, выдернул из-за своей конторки трехногий табурет и скромно опустился на его мягкое сиденье, все это время не затыкаясь ни на секунду - и как он рад, и какие чудесные финансовые продукты появились в спектре услуг, оказываемых его ломбардом, и как он опять-таки рад, и что бы делали финансисты без крепкой власти, обеспечивающей покой и процветание, и в каком неоплатном долгу…
– Вот в этом месте поподробнее… - сладко улыбнулся варвар.
– Что имеет в виду мой коспотин?
– Неоплатные долги. - жизнерадостно улыбаясь, высокий гость вытащил из кармана сложенный вчетверо пергамент, расправил его и шлепнул об конторку перед Гулькенхренстом. - Не растолкуете мне, дорогой камрад, как образовалась процентная часть долга вот по этой закладной? Механизм начисления интересует.
Почуяв нехороший ветерок в теплом гульфике, Гулькенхренст тем не менее бодро схватил бумагу и принялся наводить тень на плетень, понимая, однако, что выходит как-то не совсем убедительно…Чертов Шнобель, старый пень! Приучил меня, со своими телячьими мозгами! Черт!..
С процентами он и впрямь неслабо там намудил, а че, кто бы не намудил - че ни пишешь, старый Шнобель только крякает да выкатывает; крякает да выкатывает… Годами, годами ведь! Ну кто бы тут не расслабился?!…Ладно хоть открытой борзоты нет, почти не от фонаря цифры рисовались… Эх, тщательнее надо, герр Гулькенхренст… Да и что он мне сделает, в конце-то концов… - подавил остатки паники финансист и уверенно закончил:
– …таким образом, задолженность глубокоуфашаемого фюрста на секотня состафляет триста семьтесят семь монет сорок пфеннигофф. Конечно, глубокоуфашаемый фюрст Шнобель может сакрыть эту дебиторку ф люпое утопное тля него фремя…
– Триста семьтесят семь? - с непонятной игривостью осведомился молодой фюрст, весело глядя на финансиста.
– Триста семьтесятт семь монет сорок пфеннигоф. - сохраняя респектабельность, подтвердил Гулькенхренст.
