— Да уж я думаю, — ответила Джой. Она уже совсем проснулась и старательно напоминала себе, что Абуэлита рассказывала про Лас-Перлас истории совершенно несусветные. — И она помогала? Хоть кто-нибудь от этой мази прозрел?
— La verdad! Люди, которые вообще ничего не видели, прозревали спустя недолгое время. Это правда, Фина!
Даже в отсутствие луны глаза Абуэлиты блистали от радости.
— Ну ладно, но только на Шейре нет золотых часов, уж это-то я знаю… — Джой осеклась, медленно поднялась на ноги и спросила так тихо, что Абуэлите пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее: — А что еще? Что вы туда добавляли?
— А вот тут мне придется немного подумать, — Абуэлита вздохнула, нахмурилась, почесала затылок. — Что же это могло быть? Что вообще у нас было? Листья, был один особенный лист, который приходилось размалывать. Знаешь, Фина, пока я буду вспоминать, попробуй найти немного золота. Сразу вспомнить такие вещи старухе трудно. Давай, топай, а я пока здесь посижу.
Абуэлита уселась на землю, сложила домиком пальцы, улыбаясь неизвестно чему, мирная и вечная, как дерево, а Джой, ощущая не то веселое счастье, не то отчаяние, заковыляла в темноте на поиски золота.
Насколько Джой знала Древнейших, специально искать их было совершенно бессмысленно. Они сами находили ее — или не находили. Помня об этом, она шла по опушке Закатного Леса, пока не добралась до равнины, на которой впервые увидела пасущихся и резвящихся юных единорогов. Тут она остановилась, пошире расставила ноги, сцепила за спиной руки и мысленно обратилась к Индиго. Слушай, я тебе не нравлюсь, не знаю, нравится ли тебе кто-нибудь вообще, вот только с Абуэлитой ты был очень мил. Так вот, я насчет Абуэлиты и насчет слепоты Древнейших, поэтому, если для тебя это хоть что-то значит, приходи сюда и мы поговорим. Ладно? Ладно, я думаю, ты придешь. А затем, поскольку она чувствовала себя совершенной дурой, идиоткой с головы до пят, добавила: Говорило «Свободное радио Вудмонта», передача окончена, и уселась, в ожидании, наземь.
Ко времени, когда Джой увидела его, солнце взошло уже высоко и музыка Шейры, обычно вскипавшая на заре и понемногу стихавшая на протяжении утра, выцвела до сладкого шепота. К великому ее удивлению, Индиго пришел в человеческом облике, и она встала, чтобы поздороваться с невысоким юношей, приближавшимся к ней по равнине.
Их разделяло несколько играющих Древнейших, не обращавших на Джой и Индиго никакого внимания. Юноша показался ей усталым, почти некрасивым.
— Спасибо, что пришел, — сказала она. Индиго окинул ее долгим, холодным взглядом и Джой впервые увидела размытые сине-зеленые пятнышки в уголках его глаз.
— Да, — сказал он, поняв на что она смотрит. — Да, и что дальше? Что ты мне хочешь сказать?
Джой заговорила быстро, стараясь помешать себе думать.
— Нам нужно золото. Мне и Абуэлите.
Выражение лица Индиго не изменилось ни в малой малости, однако он заморгал, и Джой сочла это своим личным триумфом.
— Это для ваших глаз, для всех вас, мы расплавим золото и приготовим что-то вроде мази. Абуэлита знает — как. Но только надо спешить, потому что Граница может передвинуться в любую минуту.
Она ожидала взрыва издевательского смеха, ожидала его все утро, понимая, что важнее всего то, что последует за ним. Однако Индиго вновь удивил ее, сказав лишь, после недолгого молчания:
— У меня нет золота. Если тебе нужно золото, попроси его в «Папас Музыке».
— Мне он его не отдаст, — сказала Джой. — А тебе отдаст все до последней крохи. И сейчас у него золота куда больше, чем в день, когда ты пришел к нему. По-моему, он обзвонил, собирая его, всех своих друзей, всех, кого знает.
— Понятно. Стало быть, я должен продать мой рог, а золото отдать тебе.
Странное спокойствие Индиго пугало Джой сильнее, чем надменность, которой она ожидала. Пара совсем молоденьких единорогов прогарцевала мимо на длинных ногах, театрально сражаясь коротковатыми рогами и пыхтя, как паровозы. Налетел ветерок, принесший из гущи Закатного Леса надушенную пыльцу желтых цветов шайя.
— Да, — сказала Джой. — Именно так. Об этом я тебя и прошу.
Индиго потряс головой — изумленно, насмешливо, быть может, все сразу.
— Я должен очень точно понимать, о чем ты меня просишь. Ты хочешь, чтобы я остался голым — без рога, без золота, в твоем мире, где золото это все, где я, не имея денег, обращусь в ничто, в полное ничто, будь я даже с Шейры и будь я Древнейшим. И если я сделаю это, твоя бабушка состряпает волшебную мазь, которая позволит моему народу прозреть. Я правильно тебя понял?
Тут Джой заметила, что Индиго трясет, трясет зримо; голос его сорвался на последних словах.
— Я уже ответила тебе — да, — упрямо повторила она. — И когда ты перейдешь Границу и попадешь в мой мир, я обещаю сделать все, что смогу, чтобы помочь тебе. И мистер Папас тоже. У нас есть друзья, ты не станешь таким, как другие, те, что живут на улице и так далее. Обещаю, абсолютно.
И помолчав, добавила:
— Да и золото у тебя, наверное, еще останется. Абуэлита говорит, что его нужно немного.
Индиго улыбнулся ей — не косой, сардонической улыбкой, столь хорошо ей знакомой, но такой, которая казалась пришедшей издалека и предназначенной вовсе не ей.
— Нет, — сказал он, — я не стану таким, как другие, покинувшие Шейру, потому что у меня не останется даже рога, чтобы играть на нем на углах улиц. Мне придется полагаться лишь на свою изворотливость и, как ты сказал, на друзей — быть может, этого хватит, чтобы прожить, быть может, не хватит. А вернуться я уже не смогу никогда.
Джой попыталась ответить, но не смогла, во рту у нее совсем пересохло. Индиго спросил, тихо-тихо:
— И почему я должен сделать это?
Она так и не поняла потом, как долго смотрела на него, ощущая, что в голове ее не осталось ни единой мысли. Похоже, прошло очень долгое, гулкое время, прежде чем она смогла отыскать слова, хотя бы для того, чтобы подумать: Абуэлита, послушай. Я должна сию же минуту сказать что-то действительно умное и значительное, но ты же знаешь — я всего лишь твоя недотепа-внучка. Если мне предназначено помочь Древнейшим, помоги, и поскорее, мне, иначе нам придется бросить все это и навек поселиться вдвоем в «Серебристых соснах». И Джой откашлялась, борясь с зевотой, неизменно нападавшей на нее, когда она чего-то боялась.
— Потому что именно этого ты и хочешь, — сказала она. — Потому что ты знаешь мой мир гораздо лучше, чем я знаю твой, ты знаешь, что он собой представляет, и все-таки хочешь жить в нем, потому что он именно таков. Ну, то есть, ты каждый раз почти продаешь свой рог мистеру Папасу — и все-таки не продаешь. Конечно, ты испуган, мир, в котором я живу, напугает кого угодно. Но потому-то ты и хочешь жить в нем, потому, что он ничем не похож на Шейру. И я не думаю, что золото что-то значит для тебя, по-настоящему. Золото — это просто предлог для того, чтобы не сделать последнего шага. Я думала так с самого начала.
