– Ты ведь сам знаешь, что это невозможно. Что бы там ни было, что бы вы для нас ни сделали, мы не можем пойти против закона, данного богами.
Его воины уже воздевали к небу мечи и копья в жесте, который в одно и то же время показывал, что эти люди готовы своим оружием до конца служить богам и угрожал всем тем, кто решится встать на их пути.
Караванщик, в сердцах кляня себя за мягкость, доброту и стремление помочь, – все то, в чем сейчас он видел причину всех надвигавшихся бед, стиснул зубы. Его пальцы впились в рукоять меча, готовясь отразить удар…
– Хватит! – когда напряжение достигло предела, Шамаш сделал шаг вперед. – То, что вы собираетесь совершить, обратит на вас гнев богов, а вовсе не их милость, как вы того желаете. Все сказанные вами слова лишены смысла, когда незачем даже спрашивать небожителей, достаточно лишь взглянуть в глаза девочки, чтобы понять: ее душа чиста и невинна.
– С каких это пор простой караванщик вмешивается в разговор хозяев? – чужак бросил на него гневный взгляд.
– Видишь ли, есть закон… – начал Атен. На самом деле он вовсе не собираясь объяснить магу то, во что отказывался поверить сам. Просто он, только теперь осознав, что Хранитель стоит в опасной близости от чужаков, на острие будущего боя, старался найти способ предупредить его, убедить уйти, пока не началось сражение, но колдун прервал караванщика:
– Ерунда! Все законы мироздания, данные богами, написанные людьми – не важно, – все они подчиняют себе лишь взрослых. Дети выше их.
– Никто не может быть выше закона пустыни!
– Уведи меня отсюда, пожалуйся, – девочка потянулась к Шамашу. – Я хочу вернуться к себе в повозку!
– Конечно, малыш, – он взял ее за руку.
– Стой! – выскочивший из-за спины седоволосого дозорный чужого каравана выбросил вперед руку, в которой зажимал немного искривленный меч. Между его острием и грудью мага оставалось всего ничего.
Мати вскрикнула, но Шамаш лишь с безразличием взглянул на оружие:
– Ты не сможешь остановить меня этим, – он даже не коснулся клинка, лишь скользнул по нему взглядом, и твердый металл, способный перерубать человеческие кости и рассекать цепи, связывавшие повозки в единое целое, распался, словно был вылеплен из снега.
Караванщики застыли на месте, пораженные увиденным. Конечно, все они знали, что города – порождение магической силы, что без нее не было бы жизни, но там чудеса казались такими обыденными и привычными, что люди редко обращали на них внимание, принимая как должное, как естественный порядок вещей. И никто не мог припомнить, чтобы ему приходилось хотя бы раз в жизни стать свидетелем настоящего чуда – чего-то необычного, сказочного…
Чужаки медленно, шепча священные молитвы, надеясь смягчить ими гнев наделенного даром, стали опускаться на колени. Они и представить себе не могли, что такое возможно – встретить Хранителя среди снегов пустыни!
А ведь они столько раз видели этого немного странного черноглазого и смуглолицего караванщика, но даже не предполагали, кто он на самом деле…
Когда первое оцепенение прошло, они поднялись с колен и словно по команде повернулись к Атену. Глаза их горели благоговейным трепетом. Все они знали, что в их спасителях есть что-то особенное, долгое время люди пытались выведать тайну, но безуспешно, и вот она открылась им…
– Почему вы скрывали… – зашептал хозяин чужого каравана, но Атен лишь гневно бросил ему:
– И ты еще спрашиваешь?! Хвала богам, что Они надоумили нас не доверять во всем незнакомцам!
– Но мы не знали… – начал было кто-то из чужаков, однако Атен оборвал его, не дав договорить:
– Убирайтесь! Ни я, ни мои люди никогда не простят вам того, что вы подняли оружие на своих спасителей! Прочь! Пусть пустыня ляжет между нами, стирая из памяти все то, что произошло и то, что могло случиться.
Чужаки подняли полные немой мольбы глаза на мага, но Шамаш даже не взглянул на них, замерших в молчаливом смирении, готовых принять любую кару за грубость и непочтительность и просивших лишь, чтобы им было позволено не уходить.
И им не оставалось ничего, как повернуться и медленно, сгорбившись, словно под тяжкой ношей, пойти назад, к своему каравану.
Лишь их предводитель решился задержаться, но не затем, чтобы попытаться уговорить, переубедить, а только сказать:
– Пустыня не прощает нарушивших ее законы. Пусть она накажет не сейчас, пусть это произойдет через годы – но ее кара будет ужасной. И даже маг не сможет защитить…
– Ты угрожаешь? – пальцы, сжимавшие рукоять меча, побелели от напряжения.
– Нет… – он повернулся к Шамашу. – Хранитель, ты вряд ли провел достаточно времени за пределами стен священного города, чтобы понять, что движет нами. Эти люди обманули тебя, заставили поверить в ложь и отвернуться от истины. Заклинаю тебя, задумайся, и ты поймешь, что я говорю правду! И еще… Знай: когда это случится, мы будем рядом и с радостью примем тебя…
– Как ты смеешь! – Атен был готов взорваться от переполнявшей его ярости: чужак судил их, не зная ровным счетом ничего…!
– Я ухожу… Помни ж! – и, сказав это, он пошел вслед за своими караванщиками.
Девочка смотрела на удалявшихся чужаков широко раскрытыми глазами, наполненными страхом, рожденным непониманием происходящего. В ее разуме, сердце просто не укладывалось, как такое возможно. Как может она быть проклятой, нести зло?
– Мати… – Атен поставил ее на снег, склонился, собираясь все объяснить… И умолк, не зная с чего начать.
– Позаботься о караване, – видя его нерешительность, ощущая чувства, терзавшие сердце караванщика, промолвил колдун. – А я отведу малышку домой.
Какое-то время девочка молча шла за Шамашем, и лишь возле самой повозки, словно очнувшись ото сна, встрепенулась:
– Папа хотел мне все объяснить! Почему ты не дал ему? Или то, что говорили эти страшные люди – правда? Я – проклятый ребенок?
– Нет. Успокойся, милая. Не задумывайся об этом, просто забудь.
– Ты не понимаешь! Я не хочу нести беду в караван, уж лучше… – она вновь заплакала, отвернувшись, уткнулась в полог повозки.
– Я знаю, каково видеть ненависть и страх в чужих глазах, – Шамаш повернул ее лицом к себе, заглянул в глаза. – Я вырос в мире, полагавшем, что наделенные даром – самое мерзкое порождение черных богов, те, от кого исходит все зло и беды мироздания.
– Ты говорил, – она все еще всхлипывала, однако слезы больше не срывались с ее ресниц. – Но так могут думать только плохие, глупые люди, а…
– Почему ты считаешь, что здесь все мудры и добры? – прервал ее колдун, не дав не то что договорить, но даже сложить слова в мысль. – Малыш, если ты будешь искать в себе лишь то, что хотят или боятся увидеть другие, ты потеряешь себя.
