— Ореол таинственности, который окружает эти руины, скорее мнимый, нежели подлинный, — забубнил он гнусаво, ни на минуту не переставая изгибать и переплетать пальцы. — Столетия проходили одно за другим, но боги стояли неколебимо, днем и ночью. В конце концов ветер и дождь сровняли их с землей. Они обратились в прах, и от их могущества не осталось и воспоминаний.
Пальцы Дулки продолжали сплетаться и расплетаться.
— Земля оставалась безлюдной, и развалины никто не тревожил. Совершенные спали зачарованным сном в алебастровых яйцах. Юноши и девушки, лучшие из лучших, созревали на шелковых ложах в безвестности!
Пальцы Дулки образовывали странные фигуры. Риальто начала одолевать приятная истома, которую он приписал всем событиям дня.
— Дорогой мой, я вижу, вы утомлены! — воскликнул Дулка. — Позор мне!
На поляну вынесли три церемониальных кресла, сплетенных из ивняка, спинки их были выточены в виде искаженных человеческих лиц.
— Сядьте, — успокоительным голосом проговорил Дулка. — Отдохните.
Он грузно опустил свой внушительный зад на жалобно заскрипевшее плетеное сиденье. Риальто тоже уселся, чтобы дать отдых усталым членам.
— Что этот коварный старый дьявол мудрит? Почему на меня напало оцепенение? — спросил он у Ошерла на языке Двадцать первой эры.
— Ему служат четыре сандестина низшего класса, из тех, кого мы называем «бесенятами». Они нагнали на тебя ощущение усталости, ты уже начал немного косить. Дулка отдал приказ готовиться к пиру.
— Почему ты не пресек это безобразие?! — возмутился Риальто. — Где твоя преданность?
Сандестин лишь смущенно закашлялся.
— Прикажи бесенятам оттянуть Дуле нос на два фута в длину и украсить его кончик язвой. А еще пусть у него на каждой ягодице вылезет по здоровому чирью.
— Как пожелаешь.
Когда с этим делом, к полному удовлетворению Риальто, было покончено, он высказал Шерлу новую просьбу:
— А теперь прикажи бесенятам раз и навсегда, чтобы не смели больше докучать мне своими глупостями.
— Верно. Мы же не хотим, чтобы Дулка ответил нам тем же.
— После дашь бесенятам свободу и отправишь на все четыре стороны — при условии, чтобы никогда больше не служили Дуле.
— Поистине великодушный поступок! — восхитился сандестин. — Сие распоряжение, случаем, не распространяется и на меня тоже?
— Ошерл, не сбивай меня. Мне нужно расспросить Дудку, несмотря на то что у него сейчас другие заботы. — Риальто вновь обернулся к взбудораженному возчику и заговорил с ним на языке деревни: — Теперь ты понял, что бывает с теми, кто нарушает слово. Скажи спасибо, что я человек, в общем и целом, гуманный. Итак, продолжим разговор?
— До чего же ты вспыльчивый! — мрачно буркнул Дулка. — Я ведь не хотел ничего дурного! Что еще тебе рассказать?
— Вы тщательно обыскивали развалины?
— Развалины нас не интересуют, разве что как источник алебастровых яиц, которые необыкновенно вкусны.
— Понятно. И сколько же яиц вы уже сожрали?
— За все время их число составило пять тысяч шестьсот сорок одно. Осталось немного.
— Немного? — переспросил Риальто. — Если только ты не обсчитался, в золотой век войдет всего один совершенный. Всех остальных вы слопали.
Дулка на миг позабыл про свои многострадальные ягодицы и нос.
— Всего один? Это печальная новость. Нашим пирам конец!
— А что случилось с казной? — поинтересовался Риальто. — Вы забрали из сокровищниц города драгоценные камни и кристаллы?
— Да, забрали. Мы любим изящные вещицы, особенно красные, розовые и желтые камешки. Синие и зеленые приносят неудачу, поэтому мы используем их для развлечения.
— Как это?
— Привязываем их к хвостам богадилов, урсиальных скакунов или даже манков, что вызывает у тех беспокойство и стыд и заставляет сломя голову нестись через лес.
— Гм. А не припоминаешь ли ты блестящий голубой кристалл в форме призмы, вот такой? Не попадалось ли что-либо подобное тебе на глаза?
Дулка сокрушенно ощупал свой выдающийся нос.
— Пожалуй, я припоминаю что-то в этом роде. Было, и совсем недавно.
— Что, нос в самом деле доставляет тебе такие страдания? — участливо спросил Риальто.
— О, невыносимые, невыносимые страдания!
— А ягодицы?
— Они причиняют нестерпимую боль!
— Когда ты принесешь мне голубой кристалл, я избавлю тебя от мучений.
— Это не так-то просто, — буркнул Дулка.
Риальто не удостоил его ответом и в компании Ошерла устроился на отдых чуть на отшибе от деревушки, где сандестин разбил удобный шатер из синего шелка. На роскошном ковре с затейливым красно-синим узором сандестин поставил массивный стол из темного резного дерева и четыре низких кресла с подушками из малинового бархата. Второй такой же ковер со столиком он раскинул на свежем воздухе, на случай хорошей погоды. Поверх воздвиг навес, в каждом углу которого поставил высокое железное основание с лампой с множеством граней.
День был в самом разгаре, солнце преодолело уже полпути между зенитом и горизонтом. Все небо, насколько хватало глаз, без единого просвета застилали облака. Риальто взглянул в плермалион и, к своему удовольствию, обнаружил темное пятно в небе к северо-востоку от того места, где он стоял. Он отправился в ту сторону и завис прямо под пятном, потом сквозь тучи опустился в лесные заросли. Очутившись на земле, бегло обыскал окрестности, но так ничего и не нашел.
Вернувшись обратно к шатру, Риальто обнаружил Ошерла на том же месте.
— Моим поискам определенно недоставало тщания. Завтра ты поднимешься в воздух с плермалионом так высоко, как только сможешь, и зависнешь точно под пятном. Оттуда спустишь веревку с привязанным к ней грузом, пока она не окажется над тем местом в лесу, где можно надеяться найти Персиплекс… Что значат эти дикие вопли и гиканье?
Сандестин выглянул из-за шелкового полога шатра.
— Деревенские жители возбуждены, они громко кричат, выражая восторг.
— Любопытно, — протянул Риальто. — Может быть, Дулка, вместо того чтобы помочь нам, решил оттяпать себе нос… В противном случае у них едва ли имеются причины для столь бурной радости. Постой-ка, мне в голову пришла еще одна мысль: почему синее пятно висит так высоко в воздухе?
— Ничего удивительного. Это для того, чтобы его было дальше видно.
— Все это прекрасно, но можно было бы придумать сигнал и понадежней, к примеру луч голубого света, ничуть не менее заметный издали, но куда более точный.
— Откровенно говоря, действия Сарсема мне непонятны. Разве что он воспринял указания Аш-Монкура со всей серьезностью.
