Ясно?
Солдатам было ясно.
— Эх, грамотей, тебе б ноги делать, да подальше! — а ты ходил-бродил, и опять к Парижу потянуло! Кого куда, лису в курятник, а тебя — на лобное место. Что ж, плати, раз кредиторы объявились…
В следующую секунду бравый сержант отшагнул назад и осенил себя крестным знамением. Клянусь подвязками святой Женевьевы, ведь не было, никого не было рядом, кроме школяра и парней; вот незадача!
Из-за ствола вяза бочком выбрался давешний мавр.
Встал рядом со школяром, чучело бородатое, одернул свою одежку — простой христианин и не выговорит, как эта пакость называется! — по-птичьи склонил голову в тюрбане к левому плечу.
— Доблестные воины, — по-французски мавр говорил гортанно, с придыханием, но вполне понятно, — оглянитесь вокруг!
Сержант завертел головой: неужто тьма мавров кругом бродит?
Ф-фу, врет, кость паленая…
Тишь да гладь.
— Оглянитесь, — гнул свое черномазый, — и ощутите на губах сладость нынешнего дня! Разве лебедь ликования не парит в облаках ваших душ при одной мысли о том, что дней таких мало в нашей жизни, как мало жемчужин, но много пустых раковин на дне морском?!
— Шел бы ты, приятель, подобру-поздорову, — сержант уже малость пришел в себя. И то сказать: являются всякие, а ты их бредни выслушивай… — Раз день по душе, так иди себе, жри на сладкое! А что за день хоть?
— О, достойный воин, это день из дней! Ведь именно в этот день, в песках близ Нумании, ровно пятьсот лет тому назад…
Мавр оказался назойлив сверх меры.
Сержант поудобнее перехватил алебарду и смерил незваного гостя взглядом.
Массэ де Орлеан строго-настрого приказал: без свидетелей!.. ну что ж, без — так без, в первый раз, что ли?
— …пятьсот лет тому назад умер в первый раз один малоизвестный поэт, рожденный в славном племени Бану Джуф! И я дал себе обет: в день сей спасти от злой участи бедную душу, будь она душой правоверного или гяура, о коих сказано в Книге Неизменности…
Сержант справедливо полагал, что в Книге Неизменности ничего не говорилось о выпадах алебардой. О тех добрых выпадах, после которых остается лишь собрать потроха и убраться в ад, где дьявол уже приготовил для мавров местечко потеплее. Опытный вояка, он даже успел заметить, как черномазый ловко повернулся, пропуская мимо тяжелое лезвие; а вот когда кривой меч мавра покинул ножны — этого сержант заметить не успел.
Так и остался стоять, сжимая в руках кусок древка, чисто срубленный у самого наконечника.
Мавр кинул меч обратно в ножны и тщательно вытер сапоги о лезвие искалеченной алебарды. Острое такое лезвие; богатые такие сапоги, из отличной юфти, с кисточками по краю голенищ. Сержант ждал, и в голове его волчком вертелась дурацкая мысль: что за меч у проклятого мавра? Альфанга? — нет, та короче, и конец у альфанги обоюдоострый… Симитарра? — у этой изгиб другой. В оружейной лавке дядюшки Госсуэна по прозвищу Ослиное Ухо сержант не видел подобных клинков; а теперь и видеть не хотел.
Никогда.
Зато мысль о том, что недурственно было бы скомандовать парням… нет, такая мысль сержанту в голову не являлась.
Все-таки он был опытным человеком, этот сержант.
— Пойдем, — мавр тем временем помог школяру подняться, бережно поддерживая избитого человека. Не надо было слыть лекарем, чтоб понять: пара ребер у бедняги сломана, ибо каждый вдох давался ему со скрежетом зубовным, а выдох и вовсе шел стонами. — Обопрись о меня… вот так… а теперь пошли. И прошу: не оборачивайся…
— Господин сержант! Господин сержант! Смотрите!
Школяр все-таки обернулся.
С холма было видно плохо, слезы боли застили взор, но он сумел-таки рассмотреть: солдаты сгрудились у канавы и, неловко используя алебарды в качестве багров, выволакивают из грязи чье-то тело.
Больше он смотреть не стал.
— Ты обронил котомку, — сказал мавр, незаметно поддерживая клирика Веселой Науки за талию. — Ты обронил котомку, Франсуа. Хочешь, я подниму?
— Не надо, — ответил школяр, пережидая головокружение. — Спасибо, добрый мавр; не утруждай себя. Я возьму сам.
Паутинки струились в стеклянном воздухе, скользя по лицам поцелуем осени, и клин журавлей рассекал небо над головами людей.
Хайль-баши — командир хайля, т. е. — тысячи; полковник.
Мушериф — сотрудник полиции.
Висак-баши — командир сотни, лейтенант.
Мушериф-эмир — офицер полиции.
Все эпиграфы (кроме эпиграфов к книгам, где указаны фамилии авторов) принадлежат Ниру Бобовай, двенадцатилетней девочке по прозвищу Сколопендра.
Хабиб — лекарь.
Бейты — двустишия.
Шахрадар — мэр.
Азат — солдат.
Атабек — в данном случае дословно: «отец-господин», почтительное обращение к старшему по званию, должности или возрасту; аналогично «сэр».
Курбаши — командир «двойной сотни», капитан.
Хаким — учитель.
Мектеб — привилегированная светская школа, лицей.
Падающий Орел — звезда Ан-наср-аль-Ваки (Вега).
«Аламут» — клан организованной преступности. Название организации ведет свое происхождение от легендарного Орлиного Гнезда, резиденции Гасана ас-Саббаха, возглавлявшего секту асассинов в период ее расцвета.
Пайгансалар — начальник полиции города.
Сахиб-хабар — начальник почтового ведомства.
Надим — чиновник департамента образования, реже — культуры.
Альмукабала — раздел математики; в первоначальном значении — сокращение разных слагаемых в разных частях равенства.
