Повернув на одной из развилок, он обнаружил открытую круглую площадку, на которой было мало мусора. Запомнив ее, Каладин вернулся и оставил на стене еще одну отметку, прежде чем выбрать очередной проход. В итоге они оказались в еще одном месте, где ущелье расширялось, образуя вместительное пространство.
— Приходить сюда было опасно, — сказала Сил.
— В ущелья? — спросил Каладин. — В такой близости от лагеря не встречаются скальные демоны.
— Нет. Я имела в виду для меня, входить в ваш мир прежде, чем я нашла тебя. Это было опасно.
— А где ты находилась раньше?
— В другом месте. Там много спренов. Не могу как следует вспомнить... Там были огни в воздухе. Живые огни.
— Как спрены жизни?
— И да, и нет. Мое появление в этом мире означало риск умереть. Без тебя, без разума, рожденного в вашей реальности, я не могла думать. Оставаясь в одиночестве, я была просто еще одним спреном ветра.
— Но ты же не спрен ветра, — сказал Каладин, опустившись на колени около большой лужи с водой. — Ты спрен чести.
— Да, — ответила Сил.
Каладин сжал пальцы вокруг сферы, погрузив похожее на пещеру место в полутьму. Наверху день, но узкая полоска неба казалась далекой, недостижимой.
Груды принесенного наводнением мусора погрузились в тени, которые почти вернули им плоть. Кучи костей приобрели очертания вялых рук, высоко нагроможденных трупов. В какой-то момент на Каладина нахлынули воспоминания. Вопя во весь голос, он бежит на выстроившихся лучников паршенди. Его друзья умирают на бесплодных плато, бьются в конвульсиях в собственной крови.
Грохот копыт по камню. Неуместное пение на чужом языке. Крики людей, как светлоглазых, так и темноглазых. Мир, которому совсем нет дела до мостовиков. Они — мусор. Жертвы, которые будут сброшены в ущелья и унесены очистительными наводнениями.
Это место — их настоящий дом. Эти расщелины в земле, эти пропасти, простирающиеся вниз глубже, чем что бы то ни было. Когда глаза Каладина привыкли к полумраку, воспоминания о смерти отступили, хотя он никогда не освободится от них полностью. В его памяти навсегда останутся шрамы так же, как они остались на теле. Как те, что у него на лбу.
Лужа впереди светилась глубоким фиолетовым светом. Он бы заметил его раньше, но мешало свечение сферы. Теперь, в полумраке, виднелось ее жутковатое сияние.
Сил приземлилась на краю лужи и стала похожа на женщину, стоящую на берегу океана. Каладин нахмурился, наклонившись, чтобы рассмотреть ее внимательнее. Она казалась... другой. Лицо изменилось?
— Есть и другие, подобные тебе, — прошептала Сил. — Я не знаю, кто они, но я знаю, что другие спрены пытаются, каждый по-своему, восстановить то, что утеряно.
Она взглянула на него, и ее лицо снова приобрело обычный вид. Мимолетное изменение было настолько трудноуловимым, что Каладин засомневался, не показалось ли ему.
— Я единственная из спренов чести, решившая вернуться, — проговорила Сил. — Я... — Казалось, что она усиленно вспоминает. — Мне запрещали. Но я все равно пришла. Чтобы найти тебя.
— Ты знала меня?
— Нет. Но я знала, что найду тебя. — Она улыбнулась. — Я проводила время с моими кузинами, пока искала.
— Спренами ветра.
— Собственно, без нашей связи я одна из них. Хотя у них нет возможности делать то, что делаем мы. А то, что мы делаем, важно. Настолько важно, что я оставила все и бросила вызов Отцу Штормов, чтобы прийти к тебе. Ты видел его. Во время шторма.
Волоски на руках Каладина встали дыбом. Он действительно видел нечто во время шторма. Лицо, огромное, как само небо. Чем бы оно ни было — спреном, Герольдом или богом — оно не смягчило свои шторма для Каладина в тот день, когда он висел, привязанный к крыше.
— Мы нужны, Каладин, — тихо сказала Сил.
Она помахала ему, и мостовик опустил руку к берегу крошечного фиолетового океана, мягко светящегося в ущелье. Сил взошла на его руку, и он встал, поднимая ее.
Она прошла по его пальцам, и Каладин действительно почувствовал небольшой вес, что было необычно. Он поворачивал руку, пока Сил шла вверх. Затем она уселась на один из пальцев и сцепила руки за спиной, встретившись с ним взглядом, когда юноша задержал палец перед лицом.
— Ты, — сказала Сил. — Тебе нужно будет стать тем, кого ищет Далинар Холин. Пусть он ищет не напрасно.
— Они заберут это у меня, Сил, — прошептал Каладин. — Они найдут способ забрать тебя у меня.
— Глупости. И ты это знаешь.
— Я знаю, но чувствую иначе. Они сломали меня, Сил. Я не тот, кто ты думаешь. Я не Сияющий.
— Я видела совсем другое, — ответила она. — На поле боя, после предательства Садеаса, когда людей бросили в ловушке. В тот день я видела героя.
Он посмотрел ей в глаза. У Сил были зрачки, хоть и сотканные из разных оттенков белого и голубого, как и все остальное в ней. Она сияла мягче, чем самая слабая сфера, но света хватало, чтобы осветить его палец. Сил улыбнулась, как если бы была в нем совершенно уверена.
По крайней мере один из них уверен.
— Я попытаюсь, — прошептал Каладин. Обещание.
— Каладин?
Голос с характерным рогоедским акцентом принадлежал Камню. Он произносил имя Каладина, непривычно растягивая гласные.
Сил сорвалась с пальца Каладина, став ленточкой света, и полетела к Камню. Тот выказал свое почтение к ней рогоедским способом, притронувшись рукой по очереди к каждому плечу, а затем ко лбу. Сил хихикнула, ее мрачная серьезность за несколько секунд сменилась девичьим восторгом. Она, возможно, приходилась всего лишь кузиной спренам ветра, но явно имела такой же озорной характер.
— Я здесь, — сказал Каладин, кивнув Камню, а затем, пошарив в луже, вытащил и поднял аметистовый брум. Где-то там, на равнинах, умер светлоглазый с этой сферой в кармане. — Целое богатство, будь мы по-прежнему мостовиками.
— Мы до сих пор мостовики, — ответил Камень, подходя ближе. Он выхватил сферу из пальцев Каладина. — И это все равно целое богатство. Ха! Те специи, что выдаются нам со складов, самое настоящее тума'алки! Я пообещал парням, что не буду добавлять навоз, но так нелегко, когда солдаты привыкли к еде, которая не намного лучше. — Он поднял сферу. — Использую ее, чтобы купить что-нибудь повкуснее, а?
— Конечно, — согласился Каладин.
Сил приземлилась на плечо Камня и уселась, превратившись в молодую женщину.
Камень посмотрел на нее и попытался поклониться своему собственному плечу.
— Перестань издеваться над ним, Сил, — сказал Каладин.
— Но это так забавно!
— Мы должны восхвалять тебя за помощь, мафа'лики, — обратился к ней Камень. — Я выдержу все, что пожелаешь. И теперь, кода я свободен, смогу построить для тебя подходящее святилище.
— Святилище? — переспросила Сил, широко раскрыв глаза. — О-о-о.
— Сил! — не сдержался Каладин. — Прекрати. Камень, я нашел хорошее место для тренировки. Оно располагается через пару ответвлений. Я оставил пометки на стенах.
— Да, мы видели, — ответил Камень. — Тефт повел туда людей. Так странно. Это место пугает, сюда никто не ходит, и все же новички...
— Они раскрепощаются, — догадался Каладин.
— Да. Откуда ты знал, что это произойдет?
— Они были там, — сказал Каладин. — В лагере Садеаса, когда в ущелья направляли исключительно нас. Они видели, чем мы занимались, и слышали рассказы о наших тренировках. Приведя их сюда, вниз, мы как будто пригласили их присоединиться, вступить в наши ряды.
У Тефта появились проблемы, он не мог заставить прежних мостовиков проявить интерес к обучению. Старый солдат постоянно на них раздражался. Они настояли на том, чтобы оставаться с Каладином вместо того, чтобы выйти на свободу, так почему же не учатся?
Им требовалось приглашение. А не просто слова.
— Понятно, — сказал Камень. — Вообще-то меня послал Сигзил. Он хочет знать, готов ли ты измерить свои способности.
Каладин глубоко вздохнул, взглянул на Сил и кивнул.
— Да. Приведи его. Мы можем заняться этим здесь.
— Ха! Наконец-то. Я за ним сбегаю.
ГЛАВА 10. Красный ковер, который когда-то был белым
Шесть лет назад
Миру пришел конец, а виновата оказалась Шаллан.
— Представь, что этого никогда не было, — прошептал отец.
Он вытер что-то влажное с ее щеки. Его большой палец окрасился красным.
— Я буду защищать тебя.
Неужели дрожит комната? Нет, это Шаллан. Она дрожала. Чувствовала себя такой маленькой. Однажды в одиннадцать лет ей почудилось, что она уже старая. Но Шаллан была ребенком, все еще ребенком. Такой маленькой.
Не переставая дрожать, девочка смотрела на отца. Она не могла моргнуть — глаза будто застыли в открытом положении.
Сквозь слезы отец шепотом запел ей на ухо:
