— Да ражный я, — просто отозвался тот. — Отшельник ваш сразу признал, потому новым именем нарёк. Красного коня дал и матушку искать отпустил.
— А как ты с араксами справился? Как побил и чем? Пламени я не позрел…
— Не было пламени…
— Ужель ты и впрямь должен принести огонь небесный? И в тебе сердце ярое?..
— Нет, отче, не чудотворец я и не Божий посланник. Но ражный воин, коего ты ищешь. Должно, ты в откровении прочёл про огонь небесный.
— В каком откровении? — насторожился игумен.
— Откуда мне знать, в каком? Но ты так думаешь отче. Так скажу прямо, не по силам мне управлять стихиями небесными. Со своими, с земными сладу нет. Летать вот не могу научиться, и всё тут.
Сергий и вовсе обескуражился.
— Да кто же ты? Оборотень? Коль клыками рвёшь?.. Ангел ли во плоти?.. Не знаю, что и думать. Откуда про откровение ведомо?
— Да от тебя ведомо! — засмеялся тот. — Ты ведь беспрестанно мысли сии треплешь в голове.
— А кто же тогда огонь принесёт? — совсем уж нелепо спросил игумен.
Гоноша легкомысленно плечами пожал.
— Никто не принесёт, и не жди, отче.
— Так ведь в пророчестве писано!
— Верно, писано. Только что его приносить? Когда он в каждом человеке от рождения, природой даден.
— Как это — в каждом? И во мне есть?
Гоноша воздел свой взор к потолку.
— Есть в тебе. Да яркий такой, аж слепит.
— В душе огонь, сие понимаю, — согласился игумен. — Да и то не во всякой. Иные вон словно мертвецы живут, холодные… Я ведь про небесный огонь толкую, божественный!
— Ведь и я тоже! — воскликнул ражный. — Иное дело, вызволить его из нутра своего доступно не всякому. Трудное это дело, огонь извлекать. А ещё труднее назад загонять. Матушка всю ночь учила да наставляла. С огнём я быстро управился, но не всякий раз удаётся даже мыслью взлететь. Сама–то небось ровно птица порхает, и без помела. А я и на вершок оторваться от земли не могу, обратно влечёт. Во сне соколом кружу, наяву только мыслью. И знаю отчего, что греха таить…
Сергий встрепенулся.
— Нет, лукавишь ты, гоноша. С помощью огня ты и араксов победил, и келью мою разрушил!
— Немтырей бить легко и разрушать дело нехитрое. Стоит в раж войти да ломать что ни попадя… Летать бы научиться! Вот где огонь божественный нужен!
Игумену опять горячо сделалось. Многие годы он, словно чётки кожаные, Засадный полк собирал по листику, нанизывая на нить монастырского устава. Отбирал самых отважных храбрецов, кто умел сражаться, не щадя живота своего и толк в воинском деле знал. Оттого и не смотрел на прошлое иноков, даже разбойный люд принимал, брал всякого, кто мог пополнить монастырскую боевую казну редкостным и превосходным видом борьбы. Кто мечом в совершенстве владел, кто булавой, колычем, наручами и засапожником, кто в кулачном бою преуспел–всякую науку делал достоянием каждого аракса. Ровно рачительный скопидом, собирал по зёрнышку, скапливал и совокуплял смелость и удаль, хитрость и умение, но всё одно чуял, недостаёт Засадному полку только мужества и сил человеческих, дабы наголову сокрушить татар. А удар по Орде следовало нанести такой сокрушительной мощи, чтоб земля содрогнулась под пятой супостата, чтоб небо с овчинку сделалось, чтоб время его власти на Руси остановилось и покатилось взакат.
Не обойтись было без Божьего благоволения, без огня небесного, без исполина…
Ожгло Сергия словом ражного, ощутил: вот чего не хватает!
—Погоди летать! — подавляя неуместный внутренний трепет, промолвил он. — Ты, гоноша, ещё полетишь. А сейчас научи витязей моих в раж входить да супротивника сокрушать. И сего будет довольно. Научи огонь вызволять, когда надобно! С меня и начни!
—Научить–то можно, да ведь опять скажут–сила нечистая…
—Нечистой силы не бывает, — повторил игумен слова Ослаба. — Всякая от Бога! Научи!
—Тебя, отче, научу, иных–нет.
—Отчего же так? Сам подумай: что станет на бранном поле, коль целый Засадный полк в богатырей обратится? Вот уж потрясём супостата!
—Потрясти–то потрясём, — согласился гоноша. — Такого страху наведём, на многие века в Русь дорогу забудет.
—Так что же держит тебя? Клятва? Заклятье чужое?
Гоноша ссутулился, уменьшился ростом, и показалось, отроческий пух на лице поседел и сам он сделался ровно старец.
—Всякая сила от Бога, это верно, — заговорил дребезжащим голосом. —
Да ведь предрассудки довлеют над разумом. Вон иноки твои, что сторожили меня в келье, чуть не примерли со страху. Да и сам ты, отче, напуган был. Я ведь только двери вышиб. И огня–то метнул щепоть малую. Ежели бы горсть бросил–маковки б с храма горохом посыпались. Уволь, отче, претит душе христианской вызволять из плоти своей дар природный. Но более него то ваона совладать с огнём. А он ведь ровно пожар степной: разойдётся под ветром–не остановишь. В раж войти легко, могу тебя научить. Да выходить из него трудно, понесёт, ровно конь без удил. Всякий богом себя возомнит, и даже иноческий постриг не удержит, устав же тем паче. Не будет супостата–поубивают друг друга, и станет эта сила бесовской. Ражным родиться след, отче, и жить занузданным всю жизнь. И добро бы летать научиться! Так что я один стану ражным служить.
Слушая его, игумен ровно в пучину погрузился, утратив ощущение места, в коем пребывал. И вынырнул с немым вопросом: где я? Такое бывало, когда он слушал ослабленного старца, если тот призывал к себе для наставлений.
Тут же огляделся: вроде в приделе исповедальном, а передним седобородый гоноша. И сразу не сказать, кто кого правит…
—Добро, — наконец–то вымолвил он. — И впрямь, надо ли вызволять огонь на Руси? Распрей и так череда…
—Вот и я говорю, — подхватил оборотень. — Приставляй меня к воинскому делу. Я твои хараксов куражу обучу, пускай мечами да наручами воюют. Позрел, как иноки ратятся на ристалищах в потешных сечах. Добрые витязи будут, ловкие и умелые. И силы в них довольно, даже с избытком. Но нет куража, ярого сердца нет. А надо, чтоб они не пылали страстным огнём на поле брани–светились отражённым огненным светом. Меня одного ражного на полк будетдовольно. Я и на поединок выйду перед битвой. Игумен окинул взором согбенную фигуру гоноши.
—Какой же из тебя поединщик? До богатыря тебе подрасти след, возмужать.
— Но я же победил твоих араксов? А других у тебя нет. Так что место поединщика в полку моё теперь.
— Да мал ты ещё, чтоб супротив Челубея выйти! — усомнился Сергий. — А от исхода этой схватки зависит битва грядущая. Надобно так сразить супостата, дабы полки вдохновились победой.
Бывший скорым на слово да посулы, ражный вдруг замолчал надолго, и Сергию показалось, будто над их головами и впрямь запорхал нетопырь. Иногда по вечерам они залетали в растворённые окна и крылами свечи тушили.
