К счастью, Ойзену удалось оправдаться: мол, смертник совершенно неожиданно сошел с ума, о чем в тот же день признался под пытками его напарник. В назидание другим эти оба были преданы лютой казни, так что хозяин может быть уверен — ничего подобного больше не повторится.
— Я лично все проверил, господин. Клянусь Хатунгом, гости будут довольны.
— Ладно, посмотрим, — буркнул Виркус. — Какая сцепка, по-твоему, одержит победу?
— Думаю, Лысый и Бродяга.
— Вот как? — вскинул бровь Виркус. — Мне сообщили, что Лысый повредил руку и не сможет биться, как прежде.
— Надсмотрщик ошибся. Я сам осматривал Лысого — никаких следов перелома. Вероятно, был простой ушиб, не более. Сейчас этой сцепке нет равных на ристалище. Бродяга с легкостью отбивает любые удары, меч в его руке подобен молнии!..
— Не преувеличиваешь?
— Нет, мой господин. Помнишь рассказ Одноглазого Багола о том, как Бродяга голыми руками разделался с тремя разбойниками? Теперь я уверен, что Багол ни словечка не приврал.
— Ну-ну. — Виркус задумчиво подергал свою реденькую бородку. Если новичок в самом деле столь хорош, как утверждает Ойзен, тогда не совсем понятно, почему известный своей жадностью Одноглазый Багол продал его так дешево? Он очень торопился избавиться от молодого синегорца, а вскоре и вовсе исчез из города… Что за этим кроется?
— Что слышно об Одноглазом?
— Он вернулся в Тумаш, мой господин, однако старается не мозолить глаза. По-моему, не хочет, чтобы кому-то стало известно о его возвращении.
— От кого же он прячется?
— Не знаю.
— Так узнай! — разъярился Виркус. — Мне должно быть известно все, что происходит в Тумаше! Одноглазый никогда не считался трусом, и если сегодня он чего-то или кого-то боится, я должен знать причину. Ты меня понял?
— Да, мой господин, — поспешно ответил Ойзен. — Я все выясню, не изволь беспокоиться.
— Ладно, ступай прочь, — приказал Виркус, с трудом сдерживая нахлынувшую на него злость. — И скажи кормчему, что мой драккар утром должен быть готов к отплытию на остров.
Ойзен вновь почтительно склонил голову и, пятясь. вышел из горницы. Виркус грохнул кулаком по столу. Боль в руке несколько отрезвила его, багровый туман перед глазами рассеялся, и Виркус с облегчением перевел дух.
Приступы неожиданного гнева последнее время накатывались на него все чаще. С чего бы это? Кажется, для дурного настроения нет никаких причин: торговля идет весьма успешно, городская знать относится к нему с уважением, купцы — с почтением, а простолюдины со страхом. Именно этого он добивался долгие годы. Сегодня в городе нет человека, способного противостоять его воле. Пройдет еще немного времени, и он добьется главного: неограниченной власти над всем Упсалом. Вожди и старейшины кланов сами явятся к порогу его дома, чтобы провозгласить Виркуса своим верховным господином! Так будет, ибо этого хотят сами боги. Нужно лишь немного потерпеть. Талисман удачи не зря внушает ему: жди, жди, твое время придет… Но, великие боги, как трудно ждать! Он никогда не отличался особой терпеливостью, а сейчас, в двух шагах от вожделенной цели, тем более. Отсюда, наверно, и злость на все и вся, и дрожь в руках, и багровый туман в глазах. А главное — страх и тревога.
Казалось бы, почему его должно беспокоить странное поведение работорговца Багола? Какое ему дело, от чего или от кого прячется Одноглазый?!
Виркус тяжело опустился в кресло, сцепил пальцы, стараясь унять нервную дрожь. Нет, здесь что-то не так! Каким-то образом неприятности Багола грозят затронуть и его самого, он всем нутром это чувствует… Может, пора посоветоваться с талисманом? Но в таком случае завтра ему не избежать дикой головной боли и птичьего клекота в горле.
А ведь именно завтра он должен предстать перед гостями острова в наилучшей форме — здоровым, красивым, могущественным.
Ладно, два-три дня не играют роли, ничего страшного не случится. После возвращения с Острова Смерти он обязательно разберется с Одноглазым Баголом. душу из него вытрясет, но узнает, почему тот спешил избавиться от Бродяги и от кого скрывается в городе.
Дорк не удивился, когда Бродяга отказался жевать кочу. Этот парень явно не нуждался ни в каких возбуждающих средствах — ни силенки, ни отваги ему не занимать. Относительно же боевой ярости, которую коча добавляла на ристалище, так это кому как нравится. Сам Дорк любил, когда кровь жарко пульсировала в жилах, сердце готово было вырваться из груди, а душа жаждала битвы. И плевать ему было на любые раны, даже на саму жизнь, ибо только одно имело значение: победа во что бы то ни стало!
Впрочем, здесь была и оборотная сторона. Человек, взбодренный кочей, иной раз терял чувство реальности. Вдруг мнил себя всемогущим, а противников — ничтожными и хилыми. В такие моменты запросто можно было пропустить опасный удар, даже не обратив на него внимания. Подумаешь, комариный укус! А в результате все, выноси мертвеца.
Тем не менее Дорк не мог обойтись без кочи. Без нее он, пожалуй, не заставил бы себя выйти на ристалище и ублажать гостей Острова Смерти кровавой схваткой. А не выйти означало обречь себя на долгую и мучительную смерть под пытками. Короче, куда ни кинь, всюду клин.
Бродяга, понятное дело, еще верит в свой крепкий боевой дух, в собственные силы и воинские навыки. Увы, придет время — и ему тоже понадобится коча…
Глаза Дорка слипались, но перед тем, как укрыться блаженным пологом сновидений, он взглянул на брата по цепи. Тот сидел на соломенной подстилке, поджав ноги и невидяще глядя прямо перед собой. «Где бродят сейчас твои мысли? — подумал Дорк. — Наверно, опять мучаешь свой разум попытками вспомнить прошлое. Бедняга… Завтра ты станешь моим братом по крови, а вскоре и прошлое и будущее перестанут тебя волновать. Как и все мы, смертники, тоже будешь жить только настоящим, ибо так угодно богам».
Последние дни над Островом Смерти стоял густой, влажный туман, и Виркуса это очень беспокоило. Не откажутся ли гости от его приглашения? Одно дело — в ясную и тихую погоду приплыть на дальний островок, чтобы разгорячить кровь созерцанием безжалостных поединков и чужой смерти, но совсем другое — рисковать собственной шкурой, доверясь лишь искусству кормчего, который почти наугад ведет драккар сквозь сплошную пелену тумана. Уж чего-чего, а опасных подводных камней вокруг Острова Смерти было предостаточно.
Однако, слава Хатунгу, на рассвете туман рассеялся, и незадолго до полудня к островной пристани подошли три драккара, нанятые Виркусом для доставки гостей. Виркус стоял на берегу с непокрытой головой, лично приветствуя всех прибывших, но никого в отдельности не выделяя. Большинство из них были ему хорошо знакомы. А вот рыжеволосую красавицу, зябко кутающуюся в долгополую накидку из лисьего меха, он видел впервые.
