Воислав, Трувар и Сивар наряду с доброй сотней сыновей варяжских вождей без труда прошли все положенные воинские испытания. Не зря же они готовились к этим испытаниям всю сознательную жизнь. И кулачные бои, и метание сулиц и стрел не было для них в диковинку. Пиками и мечами они тоже орудовали на заглядение. Самым трудным испытанием, пожалуй, оказалось морское: им пришлось прыгать в воду с ладей оружными и в броне и плыть к берегу. В иные времена именно это испытание для многих оказывалось последним, но в этот раз, к большому удовольствию кагана Славомира, до берега добрались все сто человек. Кудесник Велимир назвал это хорошим предзнаменованием как для самих испытуемых, так и для Варгии в целом. А в следующем испытании княжич Трувар удивил всех, обыграв в шахматы ротария Родегаста, которому в этой игре до сих пор не находилось равных. Вот вам и молчун. А Сивар, что и следовало ожидать, лучше всех прочел священный текст на пергаменте, написанный русскими буквами. А потом еще разобрал тексты на латыни и на арабском. Боготур Осташ, который и в русских письменах путался, был потрясен успехами Сивара прямо до икоты. Воислав прошел все испытания ровно, нигде особенно не отличился, но и нигде не оплошал, а потому старые ротарии, внимательно следившие за юнцами, назвали его первым среди испытуемых. Ну а венцом всему стала клятва богу Световиду, произносимая в главном храме Арконы, пред позолоченным идолом, в присутствии волхвов и самых уважаемых ротариев. Все сто человек под частый стук храмового била произнесли нужные слова без запинки. При этом горевший у ног золоченого идола священный огонь, приняв кровь из жил посвящаемых, пыхнул вдруг едва ли не к самому потолку. Тяжелые мечи старших ротариев опустились на плечи преклонивших колена испытуемых.
– Бог Световид принял вас в свою дружину, ротарии, – торжественно произнес кудесник Велимир. – Да пребудет всегда с вами его божественная сила.
Все сто новых ротариев с облегчением вздохнули в один миг, едва не загасив при этом священный огонь. Но, к счастью, все обошлось, притухший было огонь вновь заплескал в большой золотой чаше, предвещая ротариям долгую жизнь и счастливую судьбу. Все давшие клятву ротарии уже покинули храм, и только Воислав продолжал стоять пред ликом бога в ожидании слова кудесника Велимира. Рядом с Велимиром стояли каган Славомир и ведун Драгутин. Первый ближник Световида медлил. Воислав этому нисколько не удивился: у кудесника были свои счеты с покойным Годлавом, и он перенес свою ненависть к погибшему князю на его сыновей. К счастью для Рерика, не все в Арконе да и в храме решалось волею кудесника Велимира и преданных ему волхвов. Каган настаивал на толковании своего сна, его поддерживал боярин Драгутин. Лицо кудесника стало багровым от гнева, а взгляд, который он бросил на Воислава, не предвещал тому ничего хорошего.
– Я не слышу голоса Световида, – хрипло проговорил Велимир. – Быть может, этот голос слышит кто-нибудь из волхвов?
Однако никто из белобородых старцев не выступил в защиту сына князя Годлава, за исключением одного из самых ближних к кудеснику мудрецов, которого звали Кречиславом.
– Пусть бог Световид сам явит свою волю.
– Каким образом? – нахмурился каган.
– Ротарий Воислав должен встать под трезубец.
– Это выход, – твердо сказал кудесник. – В этом случае никто не посмеет оспаривать толкование самого Световида.
Испытание было опасным. Ротария ставили спиной к столбу, заводили ему руки назад и связывали их веревкой. А над его головой веревкой такой же толщины привязывали трезубец. Потом под обе веревки подставляли горящие свечи. Все зависело от того, какая веревка перегорит быстрее. Если вторая, то это означало верную гибель испытуемого, ибо высоко подвешенный трезубец обычно его убивал. Падение трезубца называлось ударом сокола, и практически не было тех, кто мог похвастаться, что вынес этот удар. Случалось, правда, что веревка на руках перегорала раньше, и тогда испытуемому удавалось уйти из-под удара и спасти свою жизнь. Каган с боярином пробовали протестовать, но их голоса перекрыл громкий голос Рерика:
– Я согласен. Сокол не причинит вреда соколу.
По губам кудесника Велимира скользнула змеиная улыбка, но под строгим взглядом серых глаз кагана тут же исчезла. Славомир подал знак ротариям, чтобы проследили за действиями волхвов. Недоверие кагана, видимо, покоробило Велимира, он поджал тонкие губы, но промолчал. Столб для испытаний находился здесь же, так что приготовления не заняли много времени. Через несколько мгновений Воислав уже стоял у столба с завязанными за спиной руками, а над его головой раскачивался тяжелый трезубец.
– Зажигайте свечи, – крикнул кудесник Велимир.
Свечи вспыхнули одновременно. И помещены они были на одинаковом расстоянии от веревок, но, к сожалению, первой занялась как раз та, на которой держался трезубец. Зачарованный ее треском, боярин Драгутин не сразу уловил, что у его ног кто-то шипит. Возможно, это и спасло ему жизнь – змея скользнула мимо и медленно поползла к столбу. В храм босыми входили все, включая и кагана с кудесником, а потому вскрик ротария Родегаста «гадюка!» заставил всех вздрогнуть и отшатнуться. Впрочем, гадюка сейчас ползла к столбу, где в напряженной позе стоял Воислав, не видевший ее. Все случилось в одно мгновение: предостерегающий крик Драгутина, рывок Рерика от столба и падение тяжелого трезубца. Сокол таки настиг добычу, но поразил он не своего собрата, а змею.
– Вот и подтверждение твоего сна, каган Славомир, – сказал Драгутин, поднимая с пола обезглавленную гадюку.
– Боярин Драгутин прав, – нехотя признал кудесник Велимир. – Князя Воислава Рерика ждет великое будущее.
Жучин вернулся в Итиль на исходе зимы. Последний бросок через степь настолько измотал хазарское посольство, что бек Ицхак не рискнул сразу предстать пред каганом, дабы не пугать Тургана своим обветренным и исхудавшим лицом. Почти седмицу Жучин и сопровождавшие его ганы приходили в себя, нежась на пуховиках и привыкая к домашнему уюту. Не знал покоя, пожалуй, только ган Карочей. Нет, он, конечно, отдал должное и пуховикам, и женщинам, истосковавшимся по его ласкам, но вид собственного, довольно скромного дома принудил гана к активным действиям. Ну, не мог один из самых знатных и расторопных скифских вождей жить, словно какой-нибудь купец средней руки, довольствуясь малым. Первым делом Карочей предъявил расписку, полученную от рабби Зиновия и возвращенную ему боярином Драгутином, весьма уважаемому в Итиле человеку – рабби Вениамину. Рабби Вениамин являл собой полную противоположность уважаемому Зиновию, то есть был еще относительно молод, ну разве что лет на пять старше Карочея, недурен собой и жил на широкую ногу, окруженный заботами законной жены и бесчисленных наложниц. Дворец Вениамина если и уступал дворцу кагана в размерах, то явно превосходил его в роскоши. Он был буквально забит золотом. Прошли те времена, когда рахдониты прятали нажитое и боялись выставлять свое богатство напоказ, дабы не будить жадность в хазарских ганах. Ныне рабби Вениамин никого не боялся, он смело мог полагаться как на защиту кагана, так и на своих многочисленных мечников, коих насчитывалось у него более тысячи. Каган Турган, отдавая должное рахдониту и его несомненным заслугам, даровал ему титул бека, что сразу же высоко вознесло Вениамина над небогатыми хазарскими ганами. Тем не менее гана Карочея, памятуя о его близости к Ицхаку Жучину, он принял как равного, со всей широтой рахдонитской души. Кроме всего прочего, Вениамину хотелось узнать из первых рук о договоренностях, которые удалось заключить рабби Ицхаку с Людовиком Тевтоном. Карочей охотно рассказал уважаемому Вениамину и о заключенном договоре, и о приключениях, которых немало было на пути к Каролингской империи и обратно. Сидели не чинясь в уютной небольшой горнице, но пили и ели с золотой посуды. Вениамин ахал и качал заросшей черными курчавыми волосами головой. Особенно его потрясла смерть неведомого князя Трасика, убитого на Калиновом мосту родным племянником. Но, как оказалось, у гана Карочея имелась в запасе и еще одна горестная весть, которую он приберег к концу беседы.
