Ознакомительная версия.
До меня дошло, чего я избежал. Когда я сидел в подвале ФР, когда на меня медленно наезжал шлем ментоскопа, кто знает, что бы случилось со мной, если бы я не принял решения сломать этот чертов агрегат? Может быть, те нервные контуры, которые отвечают за то-что-во-мне-живет, были бы сочтены патологическими и перманентно подавлены. Черт возьми! Стоило только допустить, что активное вмешательство в высшую деятельность мозга в принципе возможно, как открывается такое море возможностей, что… что волосы встают дыбом. Я понял, что знаю, как подавить любую мысль в мозгу, распятом на невидимом кресте томографа. Вначале подсветка, основанная на базовых ощущениях, далее кластерный и факторный анализ, построение дерева частичных решений, повторная подсветка, отбраковка ложных ветвей, еще три-четыре итерации, контур выявлен, контрольная подсветка, выявление отрицательных входов, их активизация, и через пару часов воспоминание исчезнет без следа. А если проследить канал к эмоциональному центру с негативной окраской, неважно какому, главное, чтобы поближе, да закоротить этот канал на положительный вход… или закоротить на отрицательный вход канал, ведущий к центру с позитивной окраской… мозг сам убьет в себе то, что показалось ненужным оператору ментоскопа. И сложность всей операции не так уж и высока, особенно если программа натренирована на десятках тысяч успешных психокоррекций. Благо недостатка в преступниках нет даже в наши счастливые дни. Я медленно произнес:
– Меня пытались допросить на ментоскопе.
– Пытались?
– Да. Ментоскоп сломался.
– Сам?
– Почти, – я ухмыльнулся. – Я ему помог. Папа помолчал с полминуты.
– Не думаю, – наконец сказал он, – не думаю, что они провели бы коррекцию. Они еще не знали, что ты умеешь, иначе не стали бы работать так грубо. И не думаю, что они будут проводить коррекцию теперь. Они решатся на это не раньше, чем решат, что выжали из тебя все возможное. Не думаю, что тебе грозит психокоррекция в ближайшие полгода-год.
– Но под ментоскоп я больше не лягу. Папа выглядел растерянным.
– Не знаю. Не знаю, что посоветовать. Конечно, ты мой сын, и я желаю тебе только хорошего, но… если это действительно Марс… может быть, коррекция – это лучший выход.
– Но, все-таки, что было на Марсе?
– Я же говорю – не знаю! Когда я лежал под ментоскопом, меня спрашивали то же самое, и я не знал, что ответить. Не могу сказать, что не чувствовал ничего необычного или что моя психика не изменилась за время полета. Два с половиной года в корабле – вполне достаточный срок, чтобы психика кардинально поменялась, даже в обычных условиях. А в космосе… в космосе меняется многое, но как понять, какие изменения нормальные и естественные, а какие патологические? Поднялся уровень эмпатии – на первый взгляд это нормально, общение в замкнутом коллективе способствует росту эмпатии. Но насколько должен подняться этот уровень? И как его оценить без нейронного анализа? Странные сны…
– Сны? – я прямо-таки вздрогнул.
– Да. Почему это тебя так удивило? У тебя тоже сны?
– Тоже. Что тебе снилось?
– Всякая ерунда. Много сексуального… ну, ты понимаешь…
– Еще бы. Но что в этом странного?
– В этом – ничего. По-настоящему странные сны тоже были, но их было немного, и они не бросались в глаза на общем фоне. Если так можно сказать про сны. Темная башня, безумный чародей, сотворяющий мир. Или то, что повторялось чаще всего – я иду по пляжу и вижу, что на лежаке лежит Христос в темных очках и читает иллюстрированный журнал. Я подхожу к нему и прошу благословения. Он благословляет меня, я ухожу и чувствую настоящее умиротворение.
– Но ты же неверующий!
– Да, неверующий. И когда я видел Христа в этом сне, я удивлялся, что он действительно существует. Искренне удивлялся. Иногда я спрашивал его, действительно ли он – Христос, и он говорил, да, это действительно я. Иногда я извинялся, что не верил в него, а он говорит, это ерунда, не бери в голову, я все равно верю в тебя, а в кого веришь ты – это дело десятое и не думай о себе слишком много. И когда я уходил от Христа, я чувствовал себя… как апостол, что ли…
– А когда ты просыпался?
– Когда просыпаешься, кажется, что все это ерунда. Шутки подсознания. У космонавтов часто бывают сдвиги на религиозной почве. Когда видишь немигающие звезды через обычное стекло, когда ощущаешь себя одинокой песчинкой в этой бесконечной пустыне, когда ты так далеко от Земли, что радиосигнал идет несколько минут… неизбежно начинают лезть в голову всякие мысли.
– И ты все равно не веришь в бога?
– Все равно. Понимаешь, Игорь, у меня нет оснований верить в бога. Я допускаю, что он существует, в полете мне очень хотелось поверить, что он существует, но… зачем плодить сущности без необходимости? В мире нет ничего, что нельзя было бы объяснить, не прибегая к понятию бога. И мне кажется глупым придумывать для объяснения необъяснимого высшую сущность вместо того, чтобы честно признаться в собственном неведении. Все, что объясняют божьими проявлениями, можно объяснить естественными причинами, и если естественной причины не видно, это значит, что ты не умеешь ее увидеть, а вовсе не то, что ее нельзя увидеть, потому что ее нет. А ходить в церковь мне кажется еще более глупым. Лучше уж психокоррекция – это, по крайней мере, честнее, здесь тебе ясно говорят, что с тобой делают. Долгая пауза. Мы сидим и пьем пиво. Потом папа спрашивает:
– А твои сны?
– Еще более странно. Их можно истолковать, что я – антихрист. Или что я подсознательно боюсь своих способностей. Или что я много слушал хэви-метал.
– Тогда не грузись. Первое маловероятно. Чтобы допустить этот вариант, надо допустить существование антихриста, а к этому нет оснований.
– А пророчества?
– Какие? Печать зверя?
– Хотя бы.
– За две тысячи лет число зверя обнаруживали сотни раз в самых необычных местах. Начиная с императора Нерона. Ты «Войну и мир» читал?
– Читал.
– Так не уподобляйся Пьеру Безухову. А то начнешь еще суммировать буквы своего имени или переводит его в шрифт Wingdings.
Снова долгая пауза. И снова она прерывается вопросом, который задает папа:
– Ну и что ты собираешься делать? Я честно отвечаю:
– Не знаю.
– А когда узнаешь?
– Для начала я должен понять, кто я такой и каково мое предназначение.
– А если у тебя нет предназначения? Что будешь делать?
– Не знаю. Пока поживу в тихой гавани, потом решу.
– Тихая гавань – это где?
– Точно не знаю. Я туда перемещаюсь только телепортацией. Я сформулировал приказ, что хочу переместиться в место, где меня никто никогда не найдет.
Ознакомительная версия.
