– И причем здесь драконы?
– Мы части мирового гобелена. Неповторимые, но все-таки части. Мы составляем мироздание собой. Своими телами. Когда-то давно плоть мира была тугой, потому что Пряди тысяч драконов сплетались между собой, теперь же ткань стала совсем редкой.
– Ты хочешь сказать, что все вокруг – это…
– Драконы. – Кузен устроился на ограждении террасы. – Мы можем сжаться в комок или растянуться от горизонта до горизонта, но не перестанем быть кусочками мозаики, из которой складывается узор всего существующего на свете.
И кто из двоих врет, спрашивается? Еще зимой мне совсем другими словами описывали уровни мироздания!
– Но Тилирит говорила, что драконы стоят НАД Гобеленом.
В понимающем выдохе Ксаррона оказалось очень много тепла, но оно не смогло полностью заглушить ехидство усмешки:
– Матушка… Тилли никогда не скажет всего. Пора привыкать.
– Она солгала?
– Нет. Просто умолчала чуть о большем, чем следовало. Вижу, придется мне приниматься за мамины недоделки, ну да ладно… Ты слышал о Зале Свершений, Джер?
Конечно слышал, хотя и немного. Помнится, сестра всегда говорила об этом месте с напряженным придыханием, а я никак не мог понять, восторг звучит в ее голосе или ужас.
– Да. Правда, не представляю себе, где и зачем он находится.
– Несколько раз на протяжении своей жизни каждый дракон приходит в Зал Свершений, чтобы… держать мир.
Звучит незатейливо.
– Держать?
– Следить за густотой Прядей и, если понадобится, делиться своей плотью. Но для таких дел прежде всего необходимо самому развоплощаться.
– Полностью?
Ксаррон вскинул брови:
– Почему это тебя удивляет? Конечно полностью. Мы оставляем доступную зрению и осязанию форму, взамен получая возможность быть сразу везде и…
Заканчиваю фразу:
– Нигде.
– Верно.
– Значит, попадая в Зал, вы перестаете существовать?
– Именно. Перестаем существовать как телесное воплощение. Собственно, все, что ты видишь, не более чем игра, подаренная нам богами в награду за послушание. Даже сейчас, разговаривая с тобой, я нахожусь не только здесь, Джер, но и во многих других местах. Обидно знать, что тебе уделяет лишь сотую долю внимания?
– Не обидно, а…
Болезненно. Обижаться нет смысла, замысел небожителей не изменишь. Ни в отношении драконов, ни в моем личном отношении.
– Награда, говоришь?
– И весьма завидная, – подтвердил кузен. – Потому что жить многими жизнями сразу – хорошо, а обзавестись своей собственной – куда лучше!
– Но как же другие живые существа? Они ведь не зависят от вас?
– К счастью, не слишком сильно, всего лишь ходят по сотканному ковру. Именно поэтому ты легко можешь видеть на Изнанке каждое из них.
– Значит, все, что я вижу, все, что могу ощутить, это… И ты – тоже?
– И я. – Улыбка на губах Ксаррона стала немного печальной. – И твоя сестра. И моя матушка. И много других. Но не ты сам.
– Потому что внутри меня Пустота?
– Да. Прости.
Покорный покой в голосе кузена заставил мое сердце скорбно сжаться. Он просит прощения? У меня? Нет, вряд ли. Тогда, должно быть, у себя самого. Да, именно – он наверняка не хотел посвящать меня в семейные тайны, не мог предположить, что я нырну на Изнанку и увижу то, чего нет. То, что не должен был видеть.
– Ксо…
– Хочешь спросить еще? По-моему, я все уже разъяснил.
Да, и вполне доходчиво. Теперь понятно, что именно происходило во дворе усадьбы: Элрон наполнил своими желаниями ту часть плоти мира, которую составлял. Немудрено, что мир охотно принял изменения! Он на несколько минут стал самим собой, и только. Стал самим собой… Фрэлл!
– Да, все. Кроме одного. Если я не являюсь частью мира, то… Зачем я вообще нужен? Просто вытаптывать и вытирать Гобелен, нити которого – ваши тела?
Ксаррон кивнул:
– И за это тебя очень многие из нас не будут любить. Почти все. Может быть, вообще все.
Какая уж тут любовь! Получить на свою голову родственничка, который мало того что нахлебничает, подошвами грязных сапог шаркая по драгоценному ковру, так еще и норовит из шалости и по глупости нитки пообрывать…
Меня следовало убить. Нет, не так: мне нельзя было позволять рождаться. Если бы от моей воли хоть что-то зависело! Не спросили, выдернули из небытия, приволокли в мир, наполненный ненавистью и страхом. Ради чего, скажите? Почему я должен был сначала страдать от недостатка знаний, а теперь мучаюсь от каждой новой порции, и с каждым разом все сильнее? Было бы легче, если бы можно было ненавидеть. Но ненавидеть весь мир? Глупо. Бессмысленно. Опасно. Проще ненавидеть только себя. Ненавидеть в то время, когда хочется… Любить.
– Ксо, драконы всегда открывают свои чувства именно так?
– Конечно. Собственно, это единственный пригодный для нас способ. Но разве нужен другой?
Понимаю, что не нужен! Но меня беспокоит совсем иное. И беспокоит очень сильно.
– А я могу считаться драконом?
Кузен настороженно сдвинул брови:
– Что за глупый вопрос? Ты и есть дракон.
– Но тогда… Если я захочу рассказать о своей любви… Ты же сам говорил, моя плоть не является частью Гобелена, верно? Что же произойдет?
Тяжелый медленный вздох. Короткий взгляд, брошенный на пальцы правой руки, вновь покрывшиеся гладкой кожей.
– Ничего хорошего. В общем-то, уже произошло.
– Когда?
Ксаррон спрыгнул на пол террасы, вполголоса разговаривая сам с собой:
– Любопытно, куда делась Шеррит? Она должна была бы, как один из Пред-Хранителей, дождаться, пока влюбленные вдоволь налетаются, но поспешила уйти…
– Ты не ответил!
Глаза кузена сверкнули в вечернем сумраке грустной зарницей:
– Нужен ответ?
– Да.
– Он тебе известен.
– Ксо, не увиливай!
– Что ты почувствовал, когда увидел Шеррит? Что подумал? Только честно.
А стоит ли лукавить? Тем более при всем желании не смогу подобрать других слов:
– Я сразу подумал: вот женщина, которой доверю рождение своих детей.
– Ох…
Он отвернулся, скрестил руки на груди и опустил голову.
– Что-то не так, Ксо?
– Все так.
– Раз ты вздыхаешь, произошло нечто неприятное, уж это я знаю точно!
– Ты не виноват, Джер, запомни твердо. Не виноват.
Нажим в голосе кузена заставил меня насторожиться еще больше:
– Да в чем?!
– Ты предложил Шеррит любовь. Свою. И сделал это, как подобает дракону, вот только…
