— Я знаю об этом землетрясении, Иеннеф. Для жителей столицы Дорфара это не более чем ничтожная дрожь. Меня интересует другое — попытаешься ли ты защитить его, своего сына от любовницы?
Йеннеф снова подозвал разносчика, чтобы тот долил ему вина.
— Мои сыновья в Дорфаре. А с этим меня ничто не связывает, — уронил он.
— Ну да, поэтому ты ничего не знаешь о нем. Ты хотя бы выяснил, как его зовут?
— Да, я знающего имя.
— И я знаю, Йеннеф. Регер Лидиец, раб, один из лучших бойцов Элисаара. Клинок Саардсинмеи. Один из немногих выживших.
— Ты должен понимать, что я не слишком-то занимался этими мнимыми случаями колдовства, — Йеннеф со стуком поставил чашу на стол. — Меня нанимали в качестве политической ищейки.
— В Дорфаре политика и магия эманакир всегда были тесно переплетены.
Йеннеф, который побывал в эманакирском Хамосе, прошел за стену льда и вышел оттуда, не приобретя особой мудрости, но изрядно остудив голову, заподозрил, что Галутиэ тоже таскался туда и вернулся со старыми суевериями в новой обертке.
— Выходки погоды, землетрясения, вулкан и волна в Саардсинмее — все это неизбежные опасности, — сказал Йеннеф успокаивающим тоном. — Я считаю их связь вымыслом, рожденным из всеобщего беспокойства. Людям свойственно видеть знамения в таких вещах.
— И ты гонишь от себя мысль, что Сила детей Анакир предъявляет права на власть. История показывает, что ты не прав.
Возражать Галутиэ с его фанатизмом было бесполезно. Именно близость этого человека удерживала Йеннефа от ухода с должности агента Дорфара. С какими бы честными намерениями ни пытался он выйти из игры, он рисковал обнаружить нож Галутиэ у своего горла. Уже больше двух лет они шли в одной упряжке, как преступники, скованные одной цепью. Ничто не объединяло сильнее. На юге Равнин это сочли бы странным, но здесь, в Мойхи… мало ли у кого какие деловые или родственные отношения? Свои тайны они тщательно скрывали даже друг от друга. А в такой твердыне, как Хамос, разве можно надеяться узнать что-то, не умея подслушивать вездесущую внутреннюю речь?
Галутиэ поднялся из-за стола с умильным и манерным видом.
Не старше Регера, но не такого героического сложения и роста, он был ярым приверженцем богини, и из-за его пояса всегда торчал прутик с листьями из красной бумаги — подношение, принятое в храме Анакир. Галутиэ совершал такое приношение раз в девять дней, и не в благоговейном восторге, как считалось правильным в простой и естественной Мойхи, но с истовой преданностью. На диком просторе Галутиэ даже ловил крыс и змей и приносил жертвы кровью и огнем. Чисто дорфарианское поклонение.
— Идем со мной, мой дорогой Йеннеф. Я хочу показать тебе чудо.
Йеннеф понял, что возражения не должны доходить до крайностей.
Он встал и последовал за Галутиэ.
— А пока мы идем, — добавил невысокий дорфарианец, — я расскажу тебе историю, которая ударит тебя на три пальца ниже спины.
Йеннеф путешествовал по Зарависсу и Равнинам, пользуясь личиной торгового посредника. Лишенный грабителями у Драконьих врат части своей маскировки, он снова набил фургон в Мойе и направился в Хамос. Во время этой короткой поездки его беспокойный слуга-заравиец исчез, и Йеннеф пока не знал, кем заменить его. Тем временем Галутиэ, прибыв в Мойхи на сезон позже Йеннефа, обзавелся целой сетью платных осведомителей.
Именно один из них, наблюдая за «Ножкой с браслетом», увидел, как Отряд налетчиков похитил Йеннефа. Позже, отираясь у дома Эрн-Йира, наблюдатель выследил, как Йеннеф вышел оттуда с каким-то молодым человеком, и незаметно последовал за ними в «Пыльный цветок».
Что-то в спутнике Йеннефа заставляло соглядатая держаться подальше, поэтому он не разобрал ни слова из их беседы. Пришлось применить к охраннику таверны старый, как мир, прием.
— Я пошел. Кстати, я, кажется, знаю вон того парня. Он мне должен деньги.
— Какого именно?
— Высокого, в углу. Который помоложе. Он обобрал меня в Зараре, да так, что я вряд ли возмещу убыток.
— Не волнуйся, — махнул рукой охранник. — Я его знаю, он никогда не бывал в Зараре. Это Регер, элисаарец.
— Да нет же, говорю, это тот плут из Зарависса.
— Говори что хочешь. Но я-то знаю, что это Регер. Он был гладиатором и колесничим, и как-то выжил в Саардсинмее. Если хочешь, пройдись до Гильдии художников и посмотри на бронзовую статую его работы. Колесница и хиддраксы. Говорят, что он просто находка и через год-два станет лучшим в гильдии. Пойди сам и посмотри, а потом скажешь, мог ли он тебя’обобрать.
Все это было надлежащим образом доложено Галутиэ.
Тот, не чуждый интереса к искусству, уже успел взглянуть на выставку бронзы. Он был одним из тех, кто предложил свою цену за эту статую, ибо тоже увидел в ней дыхание гениальности. Соискатели в гильдию не ставят имен под своими работами, и на «Колесничем» стояла подпись «Подмастерье мастерской Вэйнека».
Когда обе половины сведений сошлись воедино, Галутиэ, как он уверял Йеннефа, так и подскочил, словно ударенная котом птица.
Йеннеф смотрел на напарника, сохраняя каменное выражение лица.
— Прошлой ночью он назвал мне свое имя. И сказал, что он из Саардсинмеи.
— И больше ничего? И никакая струнка не дрогнула вдалеке? Могу ли я верить тебе, голубь мой Йеннеф?
Они уже вышли на площадь перед гильдией, и пять бронзовых скульптур выстроились перед ними в ряд, сияя на полуденном солнце.
— Вот она. Какое литье! Я жажду обладать этим прямо сейчас. Скажу своим людям, пусть поднимут цену.
Йеннеф смотрел на статую работы своего сына. Он видел лишь то, что она очень хороша, но затем его кольнуло в сердце нечто иное. Эта вещь создана плотью от плоти его, с которой он встретился и снова расстался. Знание о том, кем он был и кем стал, о его юности и возмужании, его крови, его предках — все перелилось в эту бронзу. Йеннеф протянул руку и погладил шеи хиддраксов, провел ладонью по колесу и плечу возничего. Солнце раскалило металл, казалось, он тихонько гудит, как рой пчел. Он жил жизнью Регера. Жизнью Регера, которую, в свою очередь, создал Йеннеф…
— Эй, вылезай из своего транса, — раздался голос Галутиэ. — Мы идем в мастерскую Вэйнека.
Рука Йеннефа упала назад в неподвижный воздух.
— Ты хочешь сказать, что мой сын связан с безумными шансарскими трюками, которыми ты занимаешься?
— Да, мой драгоценный, — широко усмехнулся Галутиэ. — И ты до сей минуты не задумывался об этом.
— Оставь его в покое, — попросил Йеннеф. Но Галутиэ уже медленно шел по Мраморной улице. Как всегда, волей-неволей Йеннефу пришлось последовать за ним.
