слишком долго принимал верность Стефана как должное.
Он обнял Стефана, крепко сдавил.
— Спасибо тебе за все.
— Ты пьян? — спросил Стефан, но тоже крепко обнял его. Демон заржал и фыркнул в лоб Каспиана, прислоняясь к ним.
Когда они расступились, Каспиан погладил нос жеребца, тот поймал губами его пальцы, ожидая угощение.
— Мне нужно отвлечение.
Стефан нахмурился.
— Ты расскажешь мне, что делаешь?
Нет, если он хотел, чтобы отвлечение сработало. Каспиан покачал головой.
Стефан шумно выдохнул.
— Иди, пока я не передумал, — он кивнул на ворота.
Каспиан понадеялся, что хорошо ему улыбнулся. Это было последним, что он делал для единственного настоящего друга.
Стефан шлепнул Демона по крупу. Тот встал на дыбы с воплем и побежал по двору.
— Поймайте лошадь! — закричал Стефан, размахивая руками.
Копыта стучали по грязи, жеребец несся среди испуганных гусей. Летели перья, гуси вопили, слуги кричали. Хаос охватил двор. Все, включая стражей у ворот, побежали разбираться с бардаком, ловить коня, пока другие слуги в панике преследовали гусей.
Молния Перуна, Стефан устроил представление.
Демон был быстрым и темпераментным, его будет сложно поймать. Пока они были отвлечены, Каспиан скользнул за ворота на дорогу. Он побежал прочь от шума, чтобы его не было видно стражам, когда те вернутся к воротам.
Замок, озаренный светом раннего утра, стоял на холме на горизонте. Поколениями он защищал Рубин и его народ. Это было убежище, его укрытие от бури. Он думал раньше, что не годился на роль правителя, и он надеялся, что следующим будет править кто-то мудрый и добрый. Он в последний раз отвернулся от дома.
Солнце было удивительно теплым этим утром, и грязная дорога высохла хлопьями старой краски. Путь стал знакомым, ощущался как удобное старое одеяло на его плечах, и он невольно ощущал, что шел домой.
Безоблачное синее небо тянулось перед ним пустым холстом. Когда он умрет, деревня будет рисовать новое будущее.
Он бежал по полям. В свете дня тут уже негде было прятаться, а ему нужно было добраться до русалок. Он не мог умереть посреди поля или от рук простолюдинов, повесивших его на дубе. Нужно все сделать правильно для деревни, для Бригиды и для Роксаны. Ему нужно было исполнить наказание ведьм.
У края леса он заметил двух мужчин на перекрестке. Они остановились, прикрыли глаза от солнца. Один мужчина указал на него. Вскоре соберется толпа и снова нападет на него.
Земля в лесу была укрыта красными листьями. Он бежал, голые деревья мало укрывали, зато собрались так, что ему приходилось огибать их. Ветки, которых там не было, цеплялись за его вещи, рвали рукава. Спутанные корни возникали под ногами, и он спотыкался и терял скорость. Хруст листьев под ногами был как треск огня, поглотившего тело Роксаны.
Раздавались злые крики, доносясь со всех сторон. Толпа собралась быстрее, чем он ожидал.
Его легкие пылали от бега, он согнулся, чтобы перевести дыхание. Все деревья выглядели одинаково, и они словно смыкались вокруг него.
Плотное собрание стволов мешало видеть. Он озирался, но не видел примет, по которым находил путь к озеру весной и летом. Где он был?
Он не мог провалиться, не сейчас. Он был так близко. Он задрал голову к небу, где ветки тянулись к свету.
Хрустнула ветка. Он потянулся к мечу, а потом понял, что не взял его. Оружие ему не требовалось, он выбрал свою судьбу. И он не думал, что придется пробивать путь к казни.
Толпа подступала со всех сторон, они несли вилы и заточенные ветки. Бежать было некуда.
Он поднял руки. Они окружили его, как звери на поле, истерзанном войной. Он медленно повернулся, ожидая первый удар.
Пинок сзади. Он увернулся, но удар прилетел справа. А потом еще, еще и еще…
Они рвали его одежду, чуть не вырвали его руку. Он не отбивался, хоть тело кричало ему защищаться. Он рухнул на колени, задрал голову к небу. Пусть Мокоша видит его смирение.
— Не убивайте мерзавца! Оставьте его ведьмам, но не без следа, — заявил один из них.
Каспиан не отбивался, сжался в комок на земле. Каждый удар был наказанием за Роксану.
«Прости. Мне так жаль».
Боль. Пульсирующая глубокая агония в животе. Было больно дышать. Может, ему сломали ребро. Не важно. За то, что испытала Роксана, он заслуживал вдвое худшего.
Лица вокруг него стали масками искаженных зверей из сказок. Они рычали, хохотали, царапали его, терзали на клочки. Всю жизнь он считал себя частью деревни. Эти люди были соседями и друзьями, но был ли он одним из них? Или надеялся, что его принимают радушно, а они презирали его как брата? Все эти годы он видел только вуаль, а не жестокость под ней.
Его правый глаз опухал, губа кровоточила, наполняя рот медным вкусом.
Поднялся ветер. Деревья стонали и скрипели. Люди перестали молотить его и застыли. Кто-то закричал от боли, лица вокруг были в панике.
Ветка взмахнула и ударила мужчину по спине. Олень в пять раз больше тех, что он видел, вскинул голову, пронзив плечо мужчины. Он смотрел на Каспиана, алая кровь стекала с зубцов его рогов. Может, подбитый глаз мешал видеть? Это был лейинь?
— Безумный лес проклят! Оставьте его, — крикнул один из людей.
Еще удар ногой, и его бросили сжавшимся на земле. Его тело дрожало, он поднялся на шатающихся ногах.
Лейинь смотрел на него. Каспиан старался не двигаться резко, чтобы острые рога не пронзили его.
— Я пришел заплатить за свое преступление. Ты меня пропустишь?
Он не ответил, повернулся и пропал в густой чаще. Он столько времени ждал и надеялся заметить мифическое существо, что казалось нереальным, что он увидел его в день, когда его в день своей смерти.
Золотисто-коричневый сокол смотрел с ветки сверху, пронзая взглядом. Если сокол надеялся на его кости, ему придется подождать, пока озеро не покончит с ним.
Пытаясь идти с раненой лодыжкой, ощущая в ноге боль, он хромал вперед, стиснув зубы. Это он заслужил.
Лес не мешал ему, и после пары шагов стало видно озеро. Оно бушевало, такого он еще не видел. Деревья рядом с озером шуршали, дрожали. Поверхность раньше была как зеркало, а теперь стала темной, бурлящей волнами, алые листья кружились в центре водоворота посередине озера.
Эва встретила его у дома, скрестив руки, но смотрела за него.
Он выпрямился, насколько мог. Каждый вдох жалил, он дышал с хрипом, не мог давить на лодыжку.
— Я пришел сдаться, — слова были немного невнятными из-за опухших губ.
Ее зеленые
