У Денны с ритмом было все в порядке. Она играла медленно, но не было впечатления, будто она играет неуверенно. Мелодия тянулась, точно долгий поцелуй. Не то чтобы я тогда что-то знал о поцелуях. Но, видя, как она стоит, обнимая руками арфу, с сосредоточенно прикрытыми веками, слегка поджав губы, я чувствовал, что, когда придет мое время целоваться, мне хочется делать это столь же протяжно, старательно и неспешно.
И еще она была прекрасна. Думаю, неудивительно, что меня особенно тянет к женщинам, у которых музыка в крови. Но в тот день, когда она играла мне, я впервые увидел ее такой, какая она есть. Прежде меня все отвлекала то новая прическа, то покрой платья. Но теперь, когда она заиграла, все это исчезло из виду.
Что-то я заговариваюсь… Довольно будет сказать, что играла она впечатляюще, хотя заметно было, что она только учится. Несколько раз она брала неверную ноту, но не морщилась и не вздрагивала, как бывает с новичками. Как говорится, ювелир узнает алмаз и без огранки. Вот так и я. А она была алмазом. Ну, вот так.
— Я смотрю, ты далеко ушла от «Белочки на крыше», — негромко заметил я, когда отзвучали финальные ноты.
Она только плечами пожала, не глядя мне в глаза.
— Да мне тут и делать почти нечего, остается только заниматься, — сказала она. — Келлин говорит, что я не лишена дарования.
— И давно ты занимаешься? — спросил я.
— Оборота три… — Она призадумалась, потом кивнула: — Чуть меньше трех оборотов.
— Матерь Божья! — сказал я, покачав головой. — Никому не рассказывай, как быстро ты научилась играть. Прочие музыканты тебя возненавидят.
— У меня пока еще пальцы не разработались, — сказала она, глядя на свои руки. — Я не могу заниматься столько, сколько хочется.
Я взял ее за руку и развернул ладонью кверху, чтобы посмотреть на кончики пальцев. На них были подживающие кровавые мозоли.
— Да ты…
Я поднял голову и вдруг увидел, как близко она от меня. Рука ее была прохладной на ощупь. Она смотрела на меня огромными темными глазами. Одна бровь слегка приподнята. Не изумление, не игривость — просто сдержанное любопытство. Я вдруг ощутил пустоту и странную слабость в животе.
— Что — я? — переспросила она.
Я сообразил, что понятия не имею, что именно собирался сказать. Хотел было ответить — «Понятия не имею, что я хотел сказать». Но тут же подумал, что это было бы глупо. Поэтому не сказал ничего.
Денна опустила глаза, взяла меня за руку и перевернула ее ладонью кверху.
— А у тебя руки нежные, — сказала она, легонько коснувшись моих кончиков пальцев. — Я думала, мозоли будут жесткими на ощупь, а они нет, гладкие такие…
Сейчас, когда она не смотрела мне в глаза, я немного пришел в себя.
— На это просто нужно время, — объяснил я.
Денна подняла глаза и лукаво улыбнулась. Мой разум сделался пуст, как новый лист бумаги.
Секунду спустя Денна отпустила мою руку и прошла мимо меня на середину комнаты.
— Быть может, хочешь чего-нибудь выпить? — спросила она, грациозно опускаясь в кресло.
— Я был бы весьма признателен, — ответил я чисто машинально. Я осознал, что по-прежнему держу руку в воздухе, как дурак, и опустил ее.
Денна указала на соседнее кресло, я сел.
— Смотри!
Она взяла со столика маленький серебряный колокольчик и негромко позвонила в него. Потом подняла руку с растопыренными пальцами и принялась загибать их, считая. Большой палец, потом указательный…
Не успела она согнуть мизинец, как в дверь постучали.
— Войдите! — сказала Денна, и шикарно одетый привратник отворил дверь.
— Мне хотелось бы горячего шоколаду, — сказала она. — А Квоуту…
Она вопросительно посмотрела на меня.
— Я бы тоже не отказался от шоколада, — сказал я.
Привратник кивнул и исчез, затворив за собой дверь.
— Иногда я делаю это нарочно, просто чтобы заставить его побегать, — стыдливо призналась Денна, глядя на колокольчик. — Не представляю, как он ухитряется его услышать! Одно время я думала, будто он так и сидит в коридоре, прижавшись ухом к моей двери.
— А можно мне взглянуть на колокольчик? — спросил я.
Денна протянула мне колокольчик. На первый взгляд он был вполне обычный, но, перевернув его, я увидел цепочку крохотных рун, тянущихся вдоль внутреннего края.
— Да нет, он не подслушивает, — сказал я, возвращая колокольчик ей. — Просто внизу висит второй такой же колокольчик, который звонит одновременно с этим.
— Но как? — спросила она и тут же сама ответила на свой вопрос: — Магия, да?
— Ну, можно сказать, что да.
— Так вот чем вы там занимаетесь! — она кивнула в сторону реки и находящегося за нею Университета. — Как-то это… мелко.
— Ну, это самое легкомысленное использование сигалдри, какое я когда-либо видел, — признался я.
Денна расхохоталась.
— У тебя такой оскорбленный вид! — сказала она. Потом спросила: — Так это называется «сигалдри»?
— Изготовление подобных предметов называется «артефакцией», — ответил я. — А «сигалдри» — это вырезание или написание рун, которые заставят предмет работать.
Глаза у Денны вспыхнули.
— Так, значит, в письме есть магия? — спросила она, подавшись вперед. — А как это действует?
Я ответил не сразу. Не только потому, что вопрос требовал слишком пространного ответа, но и потому, что университетские правила касательно разглашения тайн арканума были весьма строги.
— Ну, это все довольно сложно… — протянул я.
По счастью, в этот момент в дверь снова постучали и подали нам шоколад в исходящих паром чашечках. У меня слюнки потекли от одного только запаха. Привратник поставил поднос на столик и молча удалился.
Я отхлебнул глоток и улыбнулся, ощутив густую душистую сладость.
— Тысячу лет шоколад не пробовал! — сказал я.
Денна взяла чашечку и окинула взглядом гостиную.
— Даже странно, как подумаешь, что некоторые люди всю жизнь так и живут, — задумчиво сказала она.
— А тебе тут что, не по душе? — удивился я.
— Шоколад мне нравится, и арфа тоже, — сказала она. — А вот без колокольчика я вполне могла бы обойтись, как и без целой комнаты, предназначенной только для того, чтобы там сидеть.
Она сомкнула губы с выражением легкого недовольства.
— И мне очень не по душе, что ко мне приставлен человек, которому поручено меня стеречь, как будто я сокровище, которое могут украсть.
— Но разве ты не стоишь того, чтобы тебя ценили?
Денна пристально посмотрела на меня поверх чашки, как будто была не уверена, что я говорю всерьез.
— Мне не по вкусу, когда меня держат под замком, — угрюмо пояснила она. — Я не против, чтобы мне давали комнаты, но, если я не могу свободно приходить и уходить, когда захочу, эти комнаты не очень-то мои.
