Ознакомительная версия.
Думаю, у авантюры Баюна были все шансы на успех. Однако хвостатого оратора подвела увлеченность – ну, и доля тщеславия, наверное. Желая убедиться в достигнутых результатах, он высунулся из-за борта. И был замечен.
Говорят, самые импульсивные люди на свете – это сумасшедшие. Лично я склонен считать, что команда фанатичных португальцев с легкостью заткнет за пояс три-четыре «буйных» отделения. Хотя, если серьезно, дело тут отнюдь не в национальном характере, как убежденно заявлял потом Рудя, и не в религиозном мировоззрении, как бурчал кот. Чуть более горячая кровь и чуть более святая уверенность в своей исключительной правоте могут сопровождать подлость, но не создают ее.
Это уже что-то в самой натуре человеческой.
Как они набросились на Баюна!
Как счастливы были они, напуганные до чертиков и из-за своего испуга злые, как черти, обнаружив, что есть кого схватить и призвать к ответу! Как беспредельно было их счастье, когда они увидели, что их противник мал, и слаб, и неспособен дать сдачи…
Кота спасло то, что нападавшие сшиблись лбами над ним, как бодливые бараны. Он проскользнул сквозь частокол ног, вырвался на оперативный простор и кинулся ко мне:
– Чудо-юдо-о-о!
И тут я вскипел. Герои, блин, нашли супротивничка по силам! Что-то сдвинулось в душе, и окружающий мир вдруг отдалился от сознания и обрел нереальную четкость. Кажется, я даже видел движение воздушных потоков и слышал, как перекатывается галька на морском дне.
И где-то далеко, за горизонтом, пригрезилась волшебная черта, за которой море было другим, серым и тяжелым, вздымавшим пенные валы до низких туч.
Не могу толком объяснить, что произошло потом. Но все, привидевшееся мне, в тот короткий миг не было загадочным, все имело логику и смысл. И меня не удивило, когда между котом и его преследователями вознеслась стена песчаного шторма.
И когда берег встал на дыбы, когда содрогнулось дно морское, португальцев точно ветром сдуло – ветром, поднявшимся неожиданно мощно, пригнувшим верхушки пальм. Обезумевшие волны вмиг домчали шлюпки до каравелл, на которых метались ошеломленные вахтенные, готовясь к отплытию.
Ветер хлестал им в корму. Они едва успели поставить паруса – остров буквально вытолкнул их из своего теплого моря. И воцарилась тишина, по крайней мере, так показалось мне после буйства невиданной стихии.
Баюн, распластавшийся на песке, медленно встал и отряхнулся, взирая на меня как бы с опаской.
– Уже все? – уточнил он и закашлялся, отплевываясь.
– Все, – хрипло подтвердил я и тоже закашлялся, отплевываясь. Песку у меня в шерсти застряло пуда три. На языке примерно столько же.
Паруса каравелл уже исчезали в пронзительной синей дали.
– Спасибо, Чудо.
– Не за что. Идем, посмотрим, чего там Платон и Рудя притихли…
Все случившееся в тот день на берегу имело для меня большое значение. Во-первых, это была первая, если не считать авантюры Отто Цвейхорна, серьезная попытка проникновения людей на остров Радуги. Во-вторых, это было свидетельство того, что Заллус, хоть и наврал мне, но не во всем…
Не иначе как Рудю укусила какая-то португальская муха, завезенная каравеллами. Не поручусь, что именно из недавних событий так сильно повлияло на него, но когда мы полдничали под навесом во дворе терема и Платон нахваливал нас с Баюном, саксонец сидел тихо, а потом вдруг напустился на кота:
– Ты не имейт прав так поступайт.
– О чем ты, Отто?
– Ты сделаль нехорош. Ты говориль с португальцы так, будто ты есть Бог.
– Ну вот еще! С чего бы я, нормальный волшебный кот, стал претендовать на чужого бога? Мы, баюны, поклоняемся природе, для нас даже язычество – это чистой воды аллегория.
– Ты обманивайт! Ты показаль свой истин лицо! – патетически загремел фатерляндец. – Ты говориль об основы христианский вера! Язычник не иметь прав…
– Рудя, выпей чего-нибудь холодного, остынь, – насупившись, посоветовал кот.
– Я есть Рудольф!
– Ну и прекрасно! Только я не пойму, с чего такие наезды, в натуре?
Это он от меня нахватался. Честное слово, я не собирался никого учить современному лексикону! Пускай этим занимаются все герои книг – я, кстати, никогда не понимал их страсти засорять речь других эпох и пространств. Персонажи ранней фантастической традиции привносили в иномиры то, чем гордилась их родина – прогрессивное мышление, технические новшества. А литературный герой нашего времени привносит только собственный дурной вкус. Он обучает «дикарей» слегка приблатненному лексикону, подобно тому как детсадовец, разузнавший нехорошее слово, делится им со сверстниками. Замусоренная речь – единственный багаж, который он берет с собой в фантастическое путешествие. Больше ему нечем гордиться, больше нечем представить в гостях свою эпоху…
Хотя, наверное, я немного утрирую. Надеюсь, что утрирую.
И вообще, чья бы корова мычала…
Но я уже говорил, что Баюн – страстный филолог. Он обожает разбираться в средствах художественной выразительности и стремится постичь все, что услышит хотя бы краем своего вечно навостренного уха. Жутковато делается при мысли, что он кому-нибудь потом споет, например, об Илье Муромце, уснастив былину моими «неологизмами».
– Я есть фатерляндец, честний католик, и я невмочь терпеть такой обращений с брат-христиан!
Кот аж подпрыгнул:
– А что, по-твоему, я должен был делать? И почему, любопытно, ты сам не сделал чего-то получше?
– Рудольфий, наш Баюн просто обратился к пришлецам с теми словами, которые они могли понять, – вмешался Платон.
– И все равно, – прибег Рудя к самому несокрушимому аргументу.
– Платон прав, – согласился я. – Ничего другого португальцы бы и слушать не стали. А если ты считаешь, что я должен был методично отрывать всем головы, то почему не вышел и не помог? Тебя, дружище, уж не сердись, просто клинит от безделья…
Рудя покраснел и вдруг заявил:
– Тебе я теперь тоже не верить. Ты говориль, что не мочь колдовайт. А ты колдун!
– Нет, храбрый рыцарь, он всего лишь чудовище, – прозвучало рядом. – А вот я – колдун.
Сколько раз я рисовал в воображении нашу встречу! Казалось, только промелькни он в поле зрения – наброшусь, аки коршун на цыпленка, за глотку ухвачу, вцеплюсь мертвой хваткой – а там по обстоятельствам. Даже песню сочинил: «Ох, я его…».
Однако вот он пришел – а я не сорвался с места, не набросился, не схватил. Даже не привстал. Мои ребята тоже.
Заллус сидел на завалинке. Все в том же звездчатом облачении, с лицом решительно-безмятежным.
– Просто случилось то, чего и следовало ожидать, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Возникла ситуация, когда часть магии острова, воплощенная в браслете, подчинилась Хранителю. Это означает, что Хранитель действительно готов защищать свой новый дом.
Ознакомительная версия.
