Дарайн наклонился над связанным.
– Мы знаем, ты знаешь о Воине, – начал он тихо, медленно, терпеливо, сознавая, что, когда человек его мощи говорит так, как сейчас он, это может заледенить кровь. – Объясняю, что будет дальше: я вытащу твой кляп, и ты тихо-тихо ответишь на мои вопросы. – Дарайн запустил два пальца в кошель и вытащил имперский четвертак – маленькую серебряную монетку размером в его ноготь. – А потом я дам тебе вот это, и ты уйдешь и забудешь о нашей встрече, и никогда – никогда и никому – ни словом о ней не обмолвишься.
Тэннети натянула повязку на стеклянный глаз и улыбнулась, увидев, как побледнело лицо моряка. Он ее узнал.
– Снимай свою тряпку и посторожи, – сказал Дарайн. Она немного подумала, потом сделала, как он велел. Он уже устал от ее привычки размышлять прежде, чем повиноваться, и не возражал бы поучить ее уму-разуму, да Джейсон сказал – нет.
Дарайн размял пальцы. Было бы нечестно вымещать раздражение на пленнике, так что он просто сжал лицо моряка правой рукой, дав тому ощутить силу своих пальцев.
– Не бойся ее. Бойся меня. Если ты не сделаешь, как я сказал, если солжешь мне, закричишь, если когда-нибудь кому-то расскажешь об этом – я найду тебя, где бы ты ни был, одной рукой возьму за затылок, а другой размозжу твою физиономию. И будешь ты у нас без лица. Ты мне веришь?
Моряк попытался кивнуть.
– Вот и молодец.
Из-за грязевой кучи послышался смех Тэннети.
– Мы очень плохие люди, – сказала она.
Моряк выложил все.
У каждого свои способы. У Кетола был свой.
Миновав немигающий взгляд консьержки и пару лестничных пролетов, он поднялся следом за женщиной в ее каморку. В узкой комнатушке едва помещался брошенный прямо на пол тюфяк и небольшой деревянный сундук, в котором, как понял Кетол, хранилось все добро хозяйки. На сундуке висел большой железный замок, а в потайном – но заметном опытному глазу – кармашке у воротника старенького платья женщина хранила ключ.
Расстегнув пояс, она сняла платье и отбросила его в сторону. Тело ее блестело после купания: Кетол настоял, чтобы она вымылась. В мире вообще и на панели в частности грязи хватает.
Обнаженная, влажная, она потянулась к его тунике, но он отвел ее руки.
– Я разденусь сам.
На миг глаза ее тревожно раскрылись. Быть может, она уловила нотку угрозы в его голосе, и хотя тому, что он мог сделать с ней, и были пределы, но он заплатил за всю ночь – а кому побежишь жаловаться из-за пары синяков? Это тоже входило в оплату.
Кетол кивнул на тюфяк, и она послушно скользнула под тонкое одеяло.
Он быстро, но неторопливо разделся, аккуратно сложил одежду, положил ножны с мечом так, чтобы дотянуться до них в темноте, потом задул лампу и тоже залез под одеяло.
Женщина потянулась к нему, но он ухватил ее за запястья.
– Господин! – сказала она. – Я сделаю все, что ты хочешь. Что угодно.
– Я снял и комнату, и тебя, – отозвался он. – На всю ночь. Я думаю, чем заняться.
– Да, господин, – сказала она, когда его хватка усилилась.
– Сперва, – проговорил он, – ты расскажешь мне, как оказалась здесь.
Она поведала ему долгую и довольно бессвязную историю – как она жила на острове Килос, а потом ее отец разорился, и ее продали в рабство, а потом ее освободил летучий Приютский отряд, и она решила попробовать вернуться домой, но там ничего не было, и она добралась сюда – но ведь она ничего не умеет, и что же ей оставалось делать…
– А насчет Воина? – перебил Кетол.
Он продолжал сжимать ее руки, так что она рассказала ему все, что знала сама. Карл Куллинан и двое его сотоварищей – или двадцать его сотоварищей, или сто – никто ничего не знал в точности – были повсюду. Налеты происходят по всему Киррику и по всему побережью. Везде.
– Это все, что я знаю, господин. Поверь.
Его хватка ослабла.
– Ты хочешь меня, господин? Как мне…
– Тише. – Он отпустил ее. – Я хочу, чтобы ты ласкала меня. Нежно. Всю ночь. – Он заплатил за ночь и мог получить любое удовольствие, какое ему желалось. А женские ласки заставляли его чувствовать себя почти что живым.
Если не можешь добыть львиную шкуру – сделай ее из лисьей.
Плутарх
Комнаты в гостинице Трех Деревень были чистыми, но Лаэран метался по ним, как запертый в клетку зверь. Это было место ожидания – но ожидание давалось ему с трудом.
Нападение на Салкет – лишь дело времени, решил Лаэран. Единственный вопрос: куда придется удар? Салкет остров большой; гильдия держала на нем свои отделения в четырех местах.
Игру в стаканчики Лаэран не любил. Дети играют в нее ядрышками и скорлупой грецких орехов; на улицах Пандатавэя жонглеры порой добывают с ее помощью медь, серебро или даже золото.
Принцип известен: под один из небольших совершенно одинаковых стаканчиков кладется серебряк или два медяка. Жонглер передвигает стаканчики по полированной доске, которая лежит у него на коленях, пальцы его танцуют, отводя вам глаза, пока вы не перестаете соображать. Потом вы кладете монетку – медную, серебряную или золотую – перед одним из стаканчиков, и если это окажется стаканчик с серебряком – вы выигрываете монету, равную той, что ставили. Если не угадали – жонглер забирает монету себе.
Разумеется, существует множество уловок. Порой вам кажется, что вы слышите позвякивание монетки о край стакана – и вы уверенно кладете перед ним свои деньги; но это всего лишь умница-жонглер постучал по нему надетым на палец кольцом.
Если вы присматриваетесь, если уверены, что знаете, где монетка, – вы наверняка проиграли. Если гадаете наудачу – шансы выиграть у вас один к трем. Если пытаетесь рассуждать логически – шансов практически никаких.
Лаэран устал от этой игры. Власть, которой наделил его гильдмастер Ирин, сослужила ему добрую службу: Лаэран приказал закрыть все отделения гильдии на острове, оставив одну только Палату Трех Деревень. А эту Палату велел защитить – и как следует.
Кое-какие меры были очевидны. Лаэран и две дюжины гильдейцев поселились неподалеку от Палаты и – кто явно, кто тайно – бдительно следили и за городком, и за Палатой.
Кое-какие меры были тайными – не один Куллинан умеет расставлять ловушки. Замки на тяжелых дверях рабских казематов превратились в спусковые крючки: поворот ключа влево, как и надо было его поворачивать, высвобождал балку, которая, проваливаясь сквозь потолок из верхней комнаты, должна была погрести под собой – и под вызванным ее падением камнепадом – любого, кто стоит перед дверью.
Тех, кто решил бы подобраться сзади, через закрытые ставнями окна, тоже ждали неожиданности. Самая главная охрана была выставлена для сбережения «рабов», бедолаг, запертых в казематах. Тяжко, конечно, но гильдейцам пришлось идти на жертвы.
