Тех, кто решил бы подобраться сзади, через закрытые ставнями окна, тоже ждали неожиданности. Самая главная охрана была выставлена для сбережения «рабов», бедолаг, запертых в казематах. Тяжко, конечно, но гильдейцам пришлось идти на жертвы.
Лаэран мерил шагами комнату. Оставалось самое трудное – ждать.
Глава 18
НА БОРТУ «ГАЗЕЛИ»
Рассвет зовет человека в путь – и на работу зовет его тоже.
Гесиод
Лучше бы эта красная хреновина над самым горизонтом была бы заходящим солнцем, братцы.
Уолтер Словотский
Когда Джейсон поднялся на палубу, Эллепорт уже скрылся за горизонтом. Под мышкой у юноши плотно сидел в кобуре пистолет, на поясе в ножнах висели с одной стороны – меч, с другой – Негеровой работы охотничий нож.
Но ничто так не выдавало его, как сшитые в Приюте куртка и голубые джинсы на пуговицах.
День был ясный, солнце только-только начало клониться к горизонту. Корабль, лениво покачиваясь, разрезал волну. Джейсонову желудку эта качка не слишком-то нравилась – но не настолько, чтобы возмутиться всерьез.
Брен Адахан загорал, растянувшись на одеяле на палубе в одной набедренной повязке. Он приподнялся на локте.
– Мы кое-чего не сказали…
Он оборвал себя. Какая разница – говорили они прежде об этом или нет. Полдюжины человек, едущие на Климос, чтобы продать клинки для принесения жертв на тамошние алтари, должны быть вооружены – учитывая, что живут на Климосе дикари, и дикари воинственные, – но вряд ли и оружие, и одежда их будут сработаны в Приюте…
… если только сами они не оттуда.
Глаза Тивара Анжера оторвались наконец от румпеля и тревожно раскрылись. Его морщинистое, орехово-загорелое лицо сморщилось в усмешке; он начал было поворачиваться к Борлану Веру – седому старому моряку, единственному члену экипажа «Газели», но передумал.
– Пришло время правды, – сказал он.
– Пришло, – подтвердил Дарайн. Скрестив ноги, он сидел на корме, рядом с капитаном. Голый до пояса, великан вытянул из-за борта полную воды бадью и опрокинул ее себе на голову, устроив что-то вроде душа. Его толстые пальцы принялись скрести исчерканную шрамами волосатую грудь.
– Дарайн! – окликнул Джейсон, бросая ему извлеченный из рюкзака кусок мыла – настоящего, пандатавэйского, пахнущего цветами и солнцем. – Лови! – Тот быстро отер о палубу левую руку, выбросил ее вперед – и мыло шлепнулось аккурат в подставленную ладонь.
Дарайн быстро, благодарно улыбнулся и начал намыливать живот и грудь.
Кетол устроился на носу, в тени кливера: дремал, сложив руки на груди.
– Куда проще, – все еще с закрытыми глазами и не шевелясь проговорил он, – обходиться без маскарада.
Почему Джейсон и переоделся. А не сделай этого он – сделала бы Тэннети.
Она тоже уже поднялась – затянутая в кожу, поглаживая пистолеты и рукояти двух мечей и ножа. Чуть покачиваясь в такт качке судна, она осмотрела горизонт, потом наклонилась помочь вылезти из люка Джейн Словотской.
– Плохо, – пробормотала она, – что в Эллепорте не оказалось Ганнеса.
– Аваира Ганнеса? – Джейни приподняла бровь. На ней была белая рубашка и обтягивающие приютские бриджи. На ногах – тяжелые башмаки. Красивые ножки, однако. Может, чуть-чуть худые. Но не слишком.
Еще одна волна разбилась о нос, обдав всех россыпью капель. Зашипела поварская жаровня. Джейн подняла руку, смахивая воду со щек, легкие золотистые кудряшки на ее лбу блестели от солнца и брызг.
– Тэннети, ты всерьез думаешь, что всякий раз, когда нам нужно куда-то плыть, Аваир Ганнес должен быть под рукой?
– Ты не плавала с Ганнесом.
– Не плавала, но слыхала о нем. Куллинаны и их друзья не раз впутывали его в неприятности, стоившие ему кораблей.
– Что было, то было. – Тэннети засмеялась. Джейсон обрадовался. Он не слышал ее смеха давно – с той самой ночи на мелском пляже, ночи, когда умер его отец. Или – не умер.
Ветер сорвал белую пену с еще одного барашка, снова обдав людей водяной пылью.
Все столпились на корме, и Тивару Анжеру это не нравилось. Он смотрел на них, пока Ботан Вер ходил на нос, где в стальном коробе жарились на углях выловленные поутру остроносые осетры.
– Значит, мы ищем Карла Куллинана. – Капитан не спрашивал – утверждал. – И что будет, когда мы его найдем?
Джейсон открыл было рот, чтобы сказать капитану, что он должен будет доставить их к месту встречи с Эллегоном, но Брен Адахан опередил юношу.
– Вы пойдете своим путем, а мы – своим, – сказал он. – Воспользуемся его транспортом.
– Если у него и его дружков он есть, – хмыкнул капитан. – Что ж, ладно. Я повезу вас – но за удвоенную плату и весь ваш товар.
– О?
– Мне довелось знать Аваира Ганнеса, капитана «Бородавочника». Так вот – он не раз рассказывал, в какие неприятности попадал, плавая с Куллинаном. Я не против рискнуть, но не за пару серебряков. И без вашей клятвы на клинках, что и я, и мой корабль останемся целы и что вы отпустите меня, если возникнет угроза драки, я тоже никуда не поплыву. – Он повел рукой вокруг. – Я не воин. А это – не военный корабль.
– Ты будешь свободен убраться. Если, конечно, не предашь нас. Или не попытаешься предать. – Тэннети усмехнулась.
– Согласен. Так что – по рукам?
– По рукам, – кивнул Брен Адахан.
– Нет. Не ты. – Тивар Анжер повернулся к Джейсону. – Как, молодой Куллинан, – по рукам?
– По рукам.
– Куллинаны не нарушают своего слова, ведь так?
– Не нарушаем, – сказал Джейсон.
Джейсону не спалось. В каюте было сыро и душно, она пропахла рыбой, гниющим деревом и еще чем-то едва ощутимым, но едким – Джейсон так и не смог понять чем. Юношу мутило от смеси запахов с чуть заметной, но нескончаемой качкой.
Он оделся и полез по веревочной лестнице, покашляв по пути, чтобы дать знать Кетолу, что это он. Еще один вдолбленный Валераном урок: никогда не подходи к часовому исподтишка.
Ботан Вер дремал рядом с румпелем, изредка просыпался, смотрел на небо и воду, иногда слегка подправлял румпель и шкоты – и снова погружался в дрему.
Ночь была холодной. Кетол, согнувшись подле жаровни, грел руки над углями. Он выпрямился, подал Джейсону мех. Джейсон глотнул воды – больше из вежливости – и вернул мех воину.
Где-то впереди, прямо по курсу, лежал Климос. Еще один из Разодранных Островов – небольшого архипелага посреди Киррика. Кучка бедных землями островков, жители которых в добрые годы жили фермерством и рыболовством, а в дурные – продавали в рабство своих детей. Они изобрели свод правил, устанавливающих, когда, почему и кого из детей продавать можно, а кого – нет, но все равно это было мерзко.
