Кирга потрусила обратно.
Лицо у узкоглазого пошло белыми пятнами, а во взгляде полыхнула лютая злоба! Лишь когда рабыня приблизилась, хозяин будто успокоился.
— Иди, — приказал он снова.
Обескураженная Кирга снова развернулась, снова направилась к лавке.
— Стой!!!
Она застыла и опасливо посмотрела через плечо. Саворриец был бледен от ярости, однако, когда направился к сжавшейся от ужаса рабыне, то шёл спокойно и неторопливо. От этого Кирге стало так страшно, что она едва не заскулила.
— Что ты сделала? — ровно спросил хозяин.
— Когда? — простонала воровка.
— Не знаю. Что ты сделала?
— Хозяин, — Кирга повалилась ему в ноги, понимая, что сейчас случится что-то страшное, — хозяин, я ничего не делала! Простите меня! Я ничего…
— Не ври, — его голос был по-прежнему спокойным. — Спрашиваю ещё раз. Что ты сделала, псина?
Рабыня залилась не притворными, а самыми искренними слезами:
— Я не…
Жесткие пальцы сгребли её за волосы. Рывком невероятной силы саворриец поставил жертву на ноги и затряс, стискивая в руке сальные патлы:
— Что! Ты! Сделала?!
Кирга клацала зубами и выла, пока несколько сильных и резких ударов в живот не вышибли из нее дух.
Она очухалась на мостовой. Мучительно долго пыталась сообразить, что стряслось, почему так больно и кто этот мужик, с равнодушной узкоглазой мордой стоящий рядом. А потом вспомнила. Без всякой радости, конечно.
Ох, как же болели потроха! Трясущимися руками воровка вытерла с лица слезы. Пальцы дрожали. Да и саму всю с головы до ног колотило.
— Вставай! — приказал узкоглазый.
Пришлось так торопливо, как позволяло избитое тело, подниматься на ноги.
— Значит, ничего? Ну что ж, скоро узнаем, что это было за ничего. А теперь мы идём за плетью. Когда узнаем и исправим «ничего», она нам очень пригодится. Пожалеешь, что на свет родилась.
Кирга с трудом сглотнула тугой комок, застрявший в горле.
Сегодня Сеть отзывалась Энае неохотно. Мерцающие нити путались в пальцах, обжигали глаза сиянием и молчали. Многоликая не слышала низкого протяжного гула и чистого мелодичного звона, когда переплетала их, накидывая одну на другую. Она пыталась успокоить мысли, но те беспрестанно уносило в далёкие дали. Никак не получалось сосредоточиться.
Её сестры, сидящие рядом на атласных подушках, не чувствовали этого, однако из-за несобранности и взбудораженности одной работа всех теряла в силе.
Серьёзная Аурика устроилась чуть в стороне и перебирала нити. Её пальцы ловко сновали, захлёстывая один мерцающий поток на другой, но по лицу невозможно было понять, видит ли она хоть что-то, или волшба впустую отбирает время и силы.
Наконец Эная встала. Ничего она сегодня не увидит, уж лучше прерваться, чтобы кто-то из сестер перенял работу. Девушка встряхнула руками, сбрасывая усталость и остатки плетений. Всё пустое. С того дня, как она встретила странного чужака, мерцание ей не подчинялось. Она чувствовала себя бесполезной, усталой и несчастной.
— Эная, постой!
Многоликая недовольно обернулась и увидела спешащую к ней Аурику.
Надо же. Оставила работу, которая у неё явно спорилась, пошла следом…
— Что ты хочешь, милая? — елейным голосом спросила Эная.
Она была старше на три года и теперь беспричинно злилась на девочку, которая выбрала себе мужа, даже не спросив позволения Старших жен. При этом ей всё сошло с рук! Истр был излишне мягок к своей родной дочери. И это тоже сердило Энаю, которая намеренно не выбирала мужчину, поскольку решила хранить себя для Безликого. Вот только тот словно этого не понимал!
— Скажи мне: что нравится Стигу? — с детским простодушием спросила Аурика, не догадываясь, какое раздражение терзает её старшую подругу.
— Ему нравится, когда ему не докучают, — ответила Эная, надеясь, что собеседница отступится с глупыми расспросами.
Но та ничего не поняла, улыбнулась.
— Это нравится всем, не только мужчинам. Но что он любит? Понимаешь, — девочка взяла собеседницу под руку и, понизив голос, доверительно продолжила: — Я вижу, что ему со мной скучно, но не знаю, как это исправить. Ты ведь его сестра, помоги мне чуточку. Пожалуйста!
Эная мысленно сделала глубокий вдох, потом такой же глубокий выдох, придавила рвущуюся из груди неприязнь и как можно теплее сказала:
— Стиг не любит болтать о пустом. Он вообще неразговорчив и замкнут. Не любит женского общества.
Аурика посмотрела на неё с удивлением и произнесла:
— Но ведь я не спрашиваю, что он не любит. Я хочу узнать, что ему нравится. Или ты не знаешь?
В этот миг Энае показалось, будто она ступила на зыбкую почву. Почему-то её уверенность в себе поколебалась. Она прекрасно изучила своего брата! Легко могла им управлять. Он всегда подчинялся! А теперь на первом месте у него будет вот это глупенькое создание, задающее нелепые вопросы.
И самое главное… Эная не знала, что ответить. Вдруг она поняла, что очень мало интересовалась все эти годы братом. Совсем не занимало её, что ему нравится, а что нет. Главное — он знал, что нравится ей!
— Он любит одиночество, — наконец, ответила она сухо. — И выполнять приказы. Чёткие и понятные. Любит то, что любят большинство мужчин: оружие, бои. Любит холодное вино, чарух с зеленью и острым мясом. Теперь ты знаешь всё.
Девушка, идущая рядом, радостно улыбнулась.
— Я тоже люблю чарух! Как чудесно! Знаешь… — она немного помолчала, однако закончила: — Отец как-то сказал мне, почему выбрал мою мать. Она не искала его внимания только из-за того, что он — Безликий.
Эная застыла, потрясённо глядя на собеседницу. А та нежно чмокнула старшую подругу в щёку.
— Я пойду. Спасибо за помощь! — и упорхнула прочь.
* * *
Тот, кого в Миль-Канасе знали под именем Кьен Тао, шёл по узким улочкам бедного квартала. Его походка была легка, спина пряма, и выглядел он как добропорядочный человек, каковым, конечно же, не являлся.
А размышлял Кьен Тао, которого на самом деле звали Гронк, о том, что всё идёт неплохо.
Конечно, эта псина Кирга сотворила какую-то глупость, которая сильно осложнила ему жизнь: Гронк больше не чувствовал цели. Впрочем, вечером явится Господин и всё поправит. В остальном дела продвигались вроде бы очень даже хорошо.
Судья после утреннего тёплого приема и роскошного подарка сделает что угодно для такого выгодного и почтительного знакомца.
Встреча со служителем Храма тоже оказалась небесполезна. Казначеем был хваткий мужик средних лет, любопытный, словоохотливый и понятливый. Гронк провёл с ним около часа в приятной беседе, оставил в подарок несколько свертков редких ароматических трав, после чего получил заверения, что о поимке Чужака ему сразу же сообщат, но поспособствовать в чём-то
