– Карну. И в основном они касались представителей правящих рас, а не легендарного полиса.
Ритуал проходил в абсолютном молчании. Члены Совета просто застыли на своих дисках, как филигранно детализированные изваяния. Они даже не стали закрывать глаза и воздевать руки к небу, как Братья Вюрда. Только Таласса стояла, плотно смежив веки, но наяда, похоже, в принципе редко смотрела на окружающий мир физическим зрением.
Мидас, тем не менее, понял, что код запуска уже введен, и об этом ему поведало не только рефлекторное напряжение ауры Карна. Он, в конце концов, был богом и тоже мог улавливать часть энергетического спектра, хотя до смертных, обладающих истинным зрением, ему было ох как далеко. Однако ж хватило, чтобы почувствовать нарастающую под ногами мощь.
Фригийский царь посмотрел вниз, за край диска, и узрел вихрящуюся тьму, движения которой стали уже не такими хаотичными, как были вначале. В них ощущался переменчивый, но все таки ритм, и отчего-то Мидасу подумалось, что это ритм самой Вселенной.
Карн мысленно кивнул догадке друга, ощущая, как меняется часть Логриса, добровольно заключенная в тюрьму из света и хрусталя, которую возвели под исполинским городом величайшие инженеры-магосы Земли. Это было непередаваемо, но сознание Левиафана, дремлющего где-то внутри его сущности, заворочалось и будто вздохнуло в своем иллюзорном сне. Эхо этого вздоха захлестнуло Карна неодолимой волной, разложенной на все многообразие энергетического спектра – будто свет, прошедший через призму.
А потом парень почувствовал, что Мидас ощущает то же самое. Но как? Ведь он, будучи богом, не может обладать истинным зрением. У него, конечно, есть свои таланты, но… он ведь не Левиафан! А это была именно реакция того безграничного существа, что скрывается в теле молодого парня и ждет своего часа, когда тот вновь возьмет в руки Сердце Хрунгнира.
Ритуал будто бы что-то пробудил внутри фригийского царя, но чувства Карна были и без того перегружены, поэтому он не смог ничего понять. Вместо этого парень сфокусировался на окружающем пространстве и инстинктивно понял, что пора активировать Вегвизир. Он ощущал сгущающуюся тьму за пределами зала, и это была совсем не та тьма, что клубилась у них под ногами. Он видел, как реальность трескается и ревет в агонии бесконечного страдания.
Еще до того, как парень послал Мидасу соответствующий мыслеобраз, древний бог достал артефакт из переметной сумки и протянул его Карну. Тот положил сверху свою ладонь и ощутил, что фригийский царь тоже видит – непонятно как, но видит! – гибнущий мир. Он воспринимает все точно так же, как и сам Карн.
Возможно, это побочный эффект от слияния Ра и Лимба. Ведь кто знает, как могут меняться законы мироздания, когда сама действительность вот-вот перестанет существовать. Точнее – преобразиться в нечто иное, не подвластное чьему бы то ни было разумению.
Или, может, дело в Совете? Шутка ли – семьдесят семь сильнейших представителей наиболее многочисленных и влиятельных рас. И все они задействуют свои возможности, что называется, по полной. Опять же – результат присутствия рядом с ними едва ли предсказуем.
Но прежде, чем они покинули этот временной пласт, сквозь бушующие волны разношерстных энергий до них донеслась настойчивая мыслеформа с вопросительной окраской. В этот раз источник не скрывался и, что не удивительно, это был Луг.
– Хотя бы назовите имена! – король древнейшей из человекоподобных рас умудрился отвлечься от ритуала (без сомнения – важнейшего события в жизни каждого из них!), чтобы – ага, утолить таки жажду своего любопытствующего разума. Вероятно, Имир, Кром или кто-то другой заметят это и позже не погладят Луга по головке. Но сейчас этот отчаянный шаг просто невозможно было оставить без ответа.
– Карн! – короткий мыслеобраз практически сразу утонул в ментальной круговерти, но парень знал, что Луг отыщет его.
– Мидас! – фригийский царь ответил с ним в унисон, и в этот самый момент Ра вновь содрогнулся под натиском Лимба. Зал накренился, энергетические конструкции, возведенные вокруг Логриса, едва не распались, но были восстановлены титаническими усилиями Совета. Что-то заскрежетало в вышине и с незримого потолка упало несколько каменных плит. Все они беззвучно исчезли в неподвижной глади озера, которое таковым можно было назвать лишь с большой, очень большой натяжкой.
А потом Карн и Мидас покинули Мехат-та-уи и Золотой Век. Они прошли последнюю веху Спирали Дискордии и двинулись уже не в прошлое, но за пределы самого времени. А Луг из-за внезапного натиска Лимба, нарушившего и без того нестабильное течение мирового эфира, уловил лишь обрывки ответов. От Карна до него дошло «Ка…», а от Мидаса – «…дас».
Ка и Дас, мысленно хмыкнул Луг, вот так имена!
Глава 10. Мир, где нет завтра
Они стояли на краю плато, основание которого терялось далеко внизу среди клубов морозного тумана. Точно такой же туман, только серый, скрывал пространство в десяти шагах за их спинами. Оттуда тянуло холодом и пустотой.
Безрадостный пустынный пейзаж вокруг полнился неестественным бледным светом. Свет казался замершим, застывшим во времени, его источало Черное Солнце – исходивший тусклым серебром круг угольного мрака, висевший высоко над дальним краем горизонта.
Прямо перед странниками клубящийся туман разбегался в стороны, являя их взорам золотой мост. Широкий, сложенный из массивных рапсово-желтых плит, потускневших, оплывших, покрытых сколами и выбоинами. Плиты выглядели так, будто лежали здесь с начала времен, и собираются пролежать еще столько же.
Дальний край моста упирался в серую равнину, зеркальное отражение плато, на котором они сейчас стояли. Но та равнина не ограничивалась колдовским туманом, она раздавалась в стороны, насколько хватало глаз, а где-то вдалеке ее сменяли убеленные снегами скалистые кручи. В предгорьях от нависших гранитных облаков до каменистой почвы протянулись струны дождя, казавшиеся неподвижными с такого расстояния.
Мидас ощущал неприятную ломоту во всем теле. Если бы бог хоть раз болел (а такого не случалось даже пока он был смертным), то фригийский царь сравнил бы свои ощущения с теми, что бывают при самой отвратительной температуре – тридцать семь и пять. Но хвори земные были чужды его божественному организму, что, однако, не смягчало изматывающих мучений, терзавших его тело с того момента, как они оказались в этом странном месте.
Карн не испытывал физического дискомфорта, а вот его истинный взор вел себя странно. Энергетические течения порой смазывались, на короткие мгновения выпадая из воспринимаемого спектра, а иногда он вообще терял всякую связь с реальностью, слепнув во всех диапазонах. Это нервировало и не предвещало ничего хорошего.
– Ты его
