— Сдается мне, что бензин закончился не случайно, — предположил Наполеон. — Кому-то захотелось, чтобы дальнейшую часть пути мы протопали ножками.
Предположение французского императора показалось мне справедливым. Я огляделся по сторонам и пришел к выводу, что атмосфера на девятом этаже сильно отличается от той, которая царит на этажах нижних. Здесь почему-то было страшновато. Вроде бы и стены те же самые, но появилось и нечто трудно уловимое, но осязаемое шестым чувством.
— Здесь кто-то есть, — сказал царь Пирр внезапно охрипшим голосом. — Если со мной что-нибудь случится, то убедительная просьба, господа, сообщите об этом жене, не вдаваясь в детали. Моя фамилия Борщов. Зовут Петр Иванович. По профессии экономист.
— Хохлов Василий Семенович, — представился Наполеон, хотя его об этом никто не просил.
Между тем все присутствующие дружно обратили свои взоры на Цезаря, который в ответ равнодушно пожал плечами:
— Крафт Вацлав Карлович. Хотя это уже и не важно.
— А ваша дама? — спросил Закревский.
— Смирнова Вера Григорьевна, — поспешил я представить Жанну, пока она не ляпнула что-нибудь лишнее.
— Что ж, пойдемте, господа, — вздохнул Хохлов-Бонапарт, — не век же нам здесь стоять.
Предложение было разумным, но восприняли его присутствующие без энтузиазма. И пока мужчины косили друг на друга глазами, процессию возглавила женщина. Жанна бесстрашно толкнула первую же попавшуюся на ее пути дверь. Ничего вроде бы не случилось, но беспокойство усилилось. Я вдруг почувствовал, как мурашки побежали у меня по спине. Мы явно приближались к чему-то ужасному и запретному. Хотя сам по себе зал был даже красив. Мне никогда не доводилось видеть столько золотых завитушек и драгоценных камней, собранных в одном месте. Причем вся эта роскошь была уложена в строгом порядке с претензией на художественную выразительность. Нам оставалось только дивиться искусству здешних мастеров и прицокивать языком от восхищения. Вообще-то в Вавилонской башне нет окон, мне, во всяком случае, они не попадались. Тем не менее ночь здесь сменяет день точно так же, как и в нашем мире. Сейчас время было сумеречным, и, возможно, поэтому я никак не мог уловить, что же за странные звери изображены на этих стенах.
— Звери апокалипсиса, — пояснила Жанна. — Уж тебе ли их не знать.
— Мой был покрасивее, — совсем не к месту пошутил я.
Впрочем, моей оплошности никто, кажется, не заметил, мои спутники с восхищением рассматривали роскошное убранство зала. Экономист Борщов, имевший, видимо, врожденную склонность к халяве, попытался отковырнуть понравившийся крупный изумруд, но, увы, его ждало жестокое разочарование.
— Я вас умоляю, царь Пирр, — сердито зашипел на него фюрер Закревский, — не трогайте здесь ничего руками. Не хватало нам поссориться с владельцами всего этого богатства.
— Вы же завоеватель, — усмехнулся Борщов, пряча меч в ножны.
— Но не вор же! — обиделся фюрер.
— Не вижу принципиальной разницы, — пожал плечами экономист.
Жанна уверенно шла по залу, а мы следовали за ней по пятам и ошалело глазели по сторонам.
— Смотрите! — вдруг воскликнул Закревский. — Вот она!
— А кто она? — растерялся царь Пирр.
Это была птица, причем настолько огромная, что ее голова почти терялась под сводами, а расправленные крылья занимали всю ширину зала, перекрывая проход. Толстые птичьи конечности, отлитые из чистого золота, надменно попирали блистающий мраморный пол. Создавалось впечатление, что птица собралась было воспарить к облакам, но в последний момент передумала и застыла в пугающей неопределенности.
— По-моему, это орел, — неуверенно предположил Борщов.
— Это птица Феникс, — шепотом отозвалась Жанна, испуганно оглянувшись на меня. — Она живая.
— Да бросьте, — не поверил Вацлав Карлович Крафт, он же Цезарь, — я отсюда вижу, что она сделана из чистого золота.
Мне тоже показалось, что ведьма погорячилась, а потом, я не видел пепла, из которого, если верить легенде, восстает эта птица.
— Вот когда восстанет, тогда и увидите, — обнадежил меня артист Закревский. — Надо уносить отсюда ноги, и как можно быстрее.
— Думаете, заклюет? — хихикнул не к месту Борщов.
— Смотрите! — крикнул Цезарь. — Она меняет цвет!
Это было чистой правдой — птица Феникс действительно меняла окраску, на глазах превращаясь в ярко-красный огненный шар. Свет, исходивший от нее, был нестерпим для глаз, и я невольно прикрыл их рукой.
— Она взлетает! Взлетает!
Пол закачался под нашими ногами, стены и потолок пленившей нас башни стали расползаться, открывая огромный купол неба, которое, казалось, готово было обрушиться на нас. Небо, ночное, черное было усыпано мириадами необычайно ярких звезд. И в эту пугающую мерцающую черноту стала подниматься, лениво помахивая крыльями, гигантская огненно-красная птица.
— Мы падаем! — раздался панический крик.
Мраморный пол действительно ходил ходуном под нашими ногами. Я очень хорошо помнил, что там, внизу, находится бездонная пропасть, и уже приготовился умирать. Но, к счастью, вибрация прекратилась. Мы обрели устойчивое положение и ошарашенно уставились друг на друга.
— Что это было? — спросил Борщов.
— Птичка упорхнула, — криво усмехнулся Хохлов. Это было правдой, никто теперь не преграждал нам путь, но мы не торопились продолжить экскурсию, ибо пережитый минуту назад ужас цепко удерживал нас на месте.
— По-моему, там впереди дверь, — негромко сказал Цезарь.
— Открытая дверь, — уточнил Пирр.
— Знать бы еще, куда она ведет, — задумчиво проговорил Наполеон.
— Я знаю! — взвизгнул вдруг фюрер Закревский. — Она ведет в ад. Мне говорили, говорили, а я не поверил!
— Кто вам говорил? — окрысился на него Наполеон.
— Эти люди. Но я был пьян, понимаете, пьян в стельку, и мне было море по колено.
— В принципе, это предположение логично, — спокойно проговорил Вацлав Карлович Крафт. — Мы с царем Пирром язычники, молодой человек демон, а вы с Гитлером самые отъявленные негодяи, погубившие уйму народу.
— Только не надо всех стричь под одну гребенку, — обиделся Наполеон. — Я нес людям просвещение и свободу.
— Бросьте, любезнейший, — пренебрежительно отмахнулся Цезарь, — все мы грезили о власти. А абсолютную власть над окружающими простой смертный может обрести только во зле.
Надо признать, что в рассуждениях Вацлава Карловича Крафта была своя логика. Кем бы ни были существа, собравшие нас в Вавилонской башне, выбор свой они сделали не случайно. Конечно, экономист Борщов не царь Пирр, а актер Закревский не Адольф Гитлер, но ведь никто не знает, кем бы они стали, сложись жизненные обстоятельства чуть иначе. Ведь все они, оказавшись в Вавилонской башне, без раздумий напялили на себя маски, которые невидимые благодетели предложили им поносить. Но тогда следует признать, что и я стал демоном не случайно. Как не случайно оказался перед раскрытыми вратами ада.
