Вне себя от ярости, Идрал приказал обыскать все территории дворцового комплекса. Землекопы удаляли дерн, снимали верхний слой почвы и просеивали его, могильщики вскрывали захоронения, из рыбного пруда спустили воду и вычистили ил и донные отложения, которые также тщательно исследовали. И снова ничего не было найдено, кроме древних мумий, обернутых в шитые золотом шелка, с жемчужными ожерельями и драгоценными камнями, украшавшими давно мертвые тела, извлеченные из нефритовых саркофагов, откопанных могильщиками в дворцовом саду. Эти находки приводили Идрала в бешенство, поскольку не было среди них яйцеобразного камня, который он так упорно искал.
Допросили всех слуг и рабов прежнего императора, для некоторых из них допросы кончились смертью, но никто не сказал ни слова о зеленом камне. Каждое место, в котором когда–либо видели прежнего императора, было тщательнейшим образом обыскано, но безрезультатно.
И Идрал в своей башне убивал множество рабов, что приводило его в состояние экстаза. Но делал он это не только для того, чтобы успокоить нервы. Мертвые могут многое увидеть в том мире, который скрыт от живых. И он воскрешал убитых и велел им рассказывать о том, что узнали они о местонахождении камня. Этот символ власти нельзя было увидеть в магических кристаллах чародеев и колдунов, но таким же невидимым он был и для мертвых. А что касается императора, спрятавшего камень, то его обезглавленный труп воскресить было уже невозможно: его повешенное тело болталось целый год на стене дворца, а голова, насаженная на пику, разлагалась и гнила. Останки были брошены в великую реку Канг, которая унесла их и похоронила в холодных и темных глубинах моря.
Идрал давал выход своему гневу, обрабатывая дубинкой и топором трупы убитых им людей. Но не забывал спрашивать у мертвых, приблизился ли к нему тот самый эльф с копьем, и немного успокаивался, когда выяснялось, что эльф далеко.
В ночной тьме, окутавшей дворец, Идрал восседал на императорском троне, вспоминая бесплодные поиски, на которые ушел весь прошедший год. Юная рабыня, толкая перед собой тележку, вошла в зал и, опустив глаза, приблизилась к тронному помосту. Идрал встал и отступил за расшитые золотом портьеры балдахина. Неподвижно притаившись во мраке, он не спускал глаз с девушки, обдумывая свои действия.
Когда она подкатила тележку к самому краю помоста, Идрал отошел еще дальше, зажав в руке нож с тонким острым лезвием; его желтые глаза сверкали, а дыхание стало учащенным.
Девушка достала из тележки мягкую салфетку и начала протирать белый мрамор помоста, бережно отгибая края красно–золотого ковра, на котором стоял вызолоченный и украшенный драгоценными камнями трон Могучего Дракона. Идрал наблюдал, предвидя ее ужас, предвкушая исполнение своего желания, в то время как она, стоя на четвереньках, передвигалась по помосту. На мгновение она остановилась, нахмурила брови, и желтоглазый подумал, что он, должно быть, обнаружен раньше времени. Но нет, она отошла от трона и вернулась, держа в руках небольшую кисть из тонкой щетины, стала тщательно выметать пыль с мраморной поверхности… Желтые глаза Идрала расширились, и, с ножом в руке, он выступил вперед из тени. Девушка в ужасе вскрикнула, отползла назад подальше от помоста, в испуге закрыла руками лицо и прижалась лбом к полу.
Но Идрал не обратил на нее никакого внимания. Он внимательно смотрел на мрамор, который она только что обметала. Линия, настолько тонкая, что едва заметна глазу, проходила по всей длине безупречно ровной поверхности. Он наклонился и дотронулся до нее пальцами. Это была линия тончайшей пыли. Но почему она получилась такой прямой? Идрал провел ногтем, похожим на коготь, поперек линии. Еле различимый щелчок: пыль набилась в канавку шириной с человеческий волос.
С трудом справляясь с охватившим его возбуждением, Идрал отложил в сторону нож и обошел вокруг трона, возвращая кромки ковра в прежнее положение и придерживаясь практически невидимой черты, которая нигде не прерывалась.
Стоя рядом с девушкой, все еще не пришедшей в себя от присутствия столь важной особы, Идрал внимательно исследовал трон — это кресло, символизирующее власть над государством, и вскоре обнаружил, что поворотом набалдашника можно отсоединить от трона подлокотник. И когда он сделал это, откуда–то из–под трона донесся мягкий щелчок. Приложив изрядное усилие, Идрал смог наклонить трон назад, и мраморная плита, установленная непосредственно под троном и скрепленная с его ножками, также повернулась на шарнире и стала под углом к плоскости помоста.
Из открывшегося углубления пробивалось мягкое зеленое сияние. Там среди драгоценных камней, украшений, золотых монет лежал яйцеобразный бледно–зеленый камень.
Никто, казалось, не заметил исчезновения простой рабыни–уборщицы: ведь она к тому же была молодой девушкой, и подобные случаи были весьма частыми при дворе нового императора.
И никто не обращал внимания на стенания, доносившиеся из башни придворного чародея, и трупный запах, исходивший оттуда, — воистину империя стала сильнее благодаря его тайной ворожбе.
Идралу было известно, какой великой силой обладает этот камень, и вот он завладел им. Правда, камень не поддавался ему, несмотря на все старания: сколько напрасных заклинаний было придумано, сколько рабов было убито ради того, чтобы увеличить силу! Злость Идрала подогревала неприязнь, которую он испытывал к камню. Бессильный гнев душил его — ведь это был тот самый камень, который наводил страх на драконов; это был тот самый камень, который они отнесли на сохранение волшебникам Дварвена, заключив за это с ними невообразимый и непонятный договор; это был тот самый камень, ради высвобождения которого из чуждых рук Дарлок разрушил целый остров.
Это был Камень Драконов.
В бесплодных попытках овладеть могуществом камня прошло почти два года, но однажды безлунной ночью…
— Я прогуливался мимо твоей башни, Идрал, и подумал, что мне следует навестить своего чародея и выяснить, почему его дела обходятся мне в такое количество рабов. — Не обращая внимания на запах пропитавшей все вокруг крови, Кутсен Йонг осмотрел рабочее помещение Идрала; в его глазах не было и искры интереса. Несмотря на многолетнюю учебу, Могучий Дракон не проявил какого–либо таланта к волшебству и чародейству. — Это, конечно, ерунда, рабов можно добыть без затруднений и в любом количестве. Но все–таки многие думают, что ты какой–то…— Кутсен Йонг повел плечами, — какой–то Тайеджи Акма.
Будучи уже мужчиной двадцати двух лет, Кутсен Йонг так и не смог избавиться от детских страхов, которые зародили в нем страшные сказки о Тайеджи Акма. Демоне, который придет, чтобы утащить его в вечное пламя, полыхающее в центре мира, и обречь на нескончаемую агонию. Эти сказки нашептывала ему по ночам старая Тал, чтобы хоть как–то заставить его слушаться. За это он приказал удавить старую Тал. Но по сей день от одной мысли о Тайеджи Акма у него по спине пробегали мурашки. Чтобы скрыть свое смущение, Кутсен Йонг взял астролябию и стал бесцельно глядеть на отметки шкалы, рассеяно передвигая стрелку то в одном, то в другом направлении.
