Дежурный маг был весьма доволен началом дежурства. Он любовно рассматривал небольшую монетку. На одной стороне Венец Жнеца Великого, на другой отпечаток лапы, похожей на кошачью. Не соврал на-райе, и зашёл, и накинул, да как накинул! Целую лапу! И даже предыдущий коготь не отобрал! Почаще бы заходил! На лапу можно месяца три ни хрена не делать, только пить, есть, да по девочкам гулять! И маг предался сладким грёзам.
Корчма опять была закрыта. Завсегдатаи подходили, видели табличку "Дни Осознания", и со вздохом разочарования отправлялись восвояси. Но эта не ушла. Она настойчиво заколотила в дверь, подёргала ручку звонка, опять застучала. Птичка выглянула в глазок, откинула засов.
— Здравствуй, Рола. Только тс-с-с! — прижала она палец к губам. — Мама ещё спит. Пойдём на кухню.
Ника выскочила из кухни, увидела Ролу, Птичка замахала на неё руками, погрозила пальцем. Девочка, улыбаясь, запрыгала на пороге, выплёскивая неизрасходованную на крик энергию, а как только дверь кухни была благополучно закрыта, заскакала вокруг Ролы:
— Рола, Ролочка пришла,
Будет каша хороша!
— Ах, ты, болтушка-то! — засмеялась Рола и достала из принесённой корзинки пирожок: — На-ка вот, возьми-ка!
Ника ухватила пирог двумя руками, понюхала, зажмурившись, и забуксовала: что-то надо было ещё сделать… Она стрельнула глазами на Птичку и тут же вспомнила:
— Спаси-ибо! — и опять на Птичку "Всё?". Та кивнула одобрительно. Ника расцвела, забралась на табуретку и занялась лакомством, болтая ногами в такт жеванию.
— На здоровье, вот умница-то! — умилилась Рола и переключилась на Птичку: — Я-то забеспокоилась уж совсем! Райя-то говорила: на день закроемся, а уж четвёртый день-то пошёл! Думаю — случилось что?
— Да нет, Рола, ничего плохого не случилось, — улыбнулась Птичка. — Просватали меня, Рола! Через год замуж выйду!
— Ох! — схватилась Рола за щеки. — За этого? — мотнула она головой куда-то наверх.
— За этого! — кивнула Птичка.
— Хороший?
— Хороший! — засмеялась Птичка.
— Ой, он бедный, у крыльца-то лежа-ал! И в крови-то ве-есь! Поправился?
— Поправился! И родителей вчера приводил — официально руки моей просил. У мамы. Они та-ак хохотали в саду — я даже проснулась! Мама заглянула перед сном, а я и не сплю. Она мне всё и рассказала. А осенью мы с ним в Университет поступаем. На целителей учиться будем, оба. А из Руки он уйдёт. Так мама мне вчера и сказала: "Нефиг моей дочери нервы трепать!"
— Ох! А как же Ника-то без тебя будет-то?
— Мама сказала — будет няню нанимать.
— Ох, страсти-то! Кто ж с ней справится-то? Она ж только тебя да райю слушает-то!
— А тебя я тоже слушаю! — возмутилась Ника. — Ты хорошая потому что. И дядя Гром хороший. Он мне Зверя обещал. У него Зверь знакомый. Такая зверюшка. Я ему вчера наших зверюшек показала, ему понравилось! А он мне теперь свою покажет, да-а!
— Ох, на-адо же! — впечатлилась Рола.
— У нас всё хорошо. Рола, ты не беспокойся, — кивнула Птичка.
— Да и слава Жнецу, и пойду я тогда. Попозже зайду, с райей-то поговорить мне, всё одно, надобно. Закрой-ка за мной дверь-то!
Рола ушла. Птичка напоила Нику молоком — запить пирог, и они тоже ушли, на речку. Птичка прихватила с собой бутерброды, пару Ролиных пирожков и кувшин компота, и к обеденному времени девочки домой не пришли. А Лиса спала, поэтому Лягушонку никто не открыл, сколько он ни стучался. Он отнёсся к этому философски и махнул через забор. Ну да, он забыл, что не настолько ловок, как прежде, да, зацепился штанами и брякнулся враскат — но ведь ничего же не сломал? Он летел к своему счастью, он твёрдо знал, что счастье его ждёт. А если и извалялся в чём-то по дороге к счастью своему — не так уж это и важно, не правда ли? На то оно и счастье!
Спой, светик…
Лиса проснулась к шести вечера. Самочувствие? Омерзительное. Настроение? Отвратительное. И ведь ничего так уж и не болит. Вот рука, разве что. А почему? Ага, синяк. Значит, всё-таки, достал Лягушонок. Ага, и вот тут достал. Уй! И вот тут. Но это и всё. А чего ж так фигово-то? Вот так бы и лежала, и лежала, и не шевелилась. Не-ет, расслабляться — это ещё хуже. Надо встать и расходиться, в первый раз, что ли, вставать не хочется? А ну-ка, быстренько собрались и — хоп! — вста-ли… Ой, нет, легли, легли, легли…
Голова неожиданно закружилась, подкатила тошнота. Даже испарина прошибла. Ох, ни фига себе! Да что ж такое-то? Вроде и не пила вчера… А-а-а! С Лягухой же целовалась! Точно. Да нет, не должно бы так подействовать. Поела от пуза, выспалась — должно было всё компенсироваться… или нет? Блин, Донни тоже хорош: сначала целовал, потом объяснять пытался. Можно подумать, она что-то соображать способна была после его поцелуев… Может, вообще не вставать? Но тело очень внятно объяснило возможные последствия. Надо, райя, надо. Вот туда, будьте любезны, в конец коридора. Лиса осторожно села, потом встала, по стеночке добрела до ванной, долго плескалась, пытаясь привести тушку в рабочий вид. "Тушка" — это от Донни, это Лиса у него подцепила. Она вообще всегда, с детства ещё, с лёгкостью необыкновенной подхватывала всякие словечки и выражения от тех, с кем общалась. Потом и не вспомнить, что от кого. Но "тушка" — это точно от Дона. Дон, зараза, поцелую научил, а что с последствиями делать? Ну, хоть понятно, почему такое радужное состояние. В смысле — всё плывёт и переливается. Наверно, Лягушонок вчера примерно так же себя чувствовал. Ох. Она туго перевязала голову платком и сползла в кухню. В корчме было пусто, гулко и пыльно. Прогорим, блин, с этими посиделками. Все клиенты разбегутся, четыре дня уже закрыты! На столе обнаружилась корзинка с пирожками — Рола заходила! — и два трёхлитровых бидона молока — Птичка купила, вот молодец-то! Есть не хотелось, но Лиса насильно запихала в себя пирог, запила молоком, посидела, уныло глядя на холодную плиту. Встала — "Ох!" — напихала в плиту поленьев, разожгла, поставила кастрюлю с костями на бульон, залила водой. В благословенных лесах Перворождённые, говорят, фруктами питаются — и им хватает. А у нас — попробуй-ка, покорми яблочками! На третий день тебя самоё съедят! Нашим эльфам супчик с мясом подавай — и побольше, побольше!
С охами и вздохами, до слёз себя, несчастную, жалея, ползала Лиса по кухне, пытаясь сготовить обед. Любое действие вызывало такое отвращение, что приходилось себя постоянно уговаривать. Давненько ей так плохо не было, даже после коньяка от щедрот райна Горта похмелья не случилось, повезло — а тут, прямо, хоть ложись и помирай.
Она уже обжаривала лук на рагу, когда забрякал колокольчик. Ну кому неймётся-то? Висит же "Осознание" на двери — и катитесь вы… в другое место! Колокольчик не унимался. Издав душераздирающий стон, Лиса потащилась к двери. На крыльце обнаружился Гром в компании какого-то старика.
