Коронованный отвечал на тосты улыбкой и предлагал выпить за хозяина, мэра Тил-омона, и за герцога провинции, за Короля Снов, за Понтифика Тивераса и за Леди Острова, свою мать. Его стакан наполняли и наполняли — красным вином, потом янтарным, снова красным, голубым…
Вот он уже не может пить больше, поднимается, идет в спальню и засыпает там мертвым сном. И тут же появляются люди из окружения Доминина, они заворачивают его в шелковые простыни и уносят куда-то, и он не может оказать сопротивления, потому что руки и ноги ему не повинуются. Потом он видит себя на столе в незнакомой комнате, волосы у него желтые, как солома, кожа белая, а у Доминина, склонившегося над ним, лицо Коронованного.
— Увезите его в какой-нибудь город на дальнем севере, — говорит мнимый лорд Валентайн, — и выпустите там — пусть идет, куда хочет.
Валентайн почувствовал, что задыхается, проснулся и понял, что великанша положила свою могучую руку на его лицо. Он оттолкнул руку, но сон больше не вернулся.
Об этом сне Валентайн не рассказал никому, решив, что пора хранить ночную информацию про себя — ведь иным просто незачем прикасаться к государственным тайнам. Он уже второй раз видел во сне, что его как Коронованного вытеснил Доминин Баржазид, а сон, когда Валентайна споили и украли его личность, видела Карабелла.
Эти сны могли быть и фантазией, но Валентайн думал уже иначе. Слишком крепка была их конструкция, слишком навязчиво повторялась, чтобы быть неправдой.
Итак, Доминин носит его звездную корону — что дальше.
Пидрудский Валентайн пожал бы плечами и сказал, что до этого ему нет никакого дела. Но Валентайн, плывущий сейчас из Кинтора в Вирф, призадумался.
В этом мире всегда существовал некий баланс власти, поддерживаемый в течение тысячелетий, начиная с времен лорда Стиамота, а то и раньше, с каких-нибудь забытых ныне правителей Маджипуры первых столетий после переселения сюда. В этой системе недоступный для всех Понтифик правил посредством сильного и энергичного Коронованного, выбранного им самим, названного Королем Снов, который, выполняя приказы, наказывал нарушителей закона, входя в спящие их мозги, и Леди Острова, несущей всем любовь и мудрость. Эта система распределения сил, доставшаяся им от древних, существовала тысячелетия. При ней Маджипура была счастливой и процветающей планетой, подвластной, конечно, капризам тленной плоти и природным стихиям, но, в основном, свободной от больших конфликтов и следующих за ними не меньших страданий. А что если Баржазид, хоть и человек королевской крови, нарушит, столкнув законного Коронованного, утвержденный Божеством баланс? Какой вред может это принести общественному здоровью, общественному спокойствию?
И что скажут о сверженном Коронованном, который покорился произволу и оставил узурпатора без наказания? Это может быть воспринято как отречение, а было ли хоть раз в истории Маджипуры, что Коронованный отрекся от власти? Не стал ли он, Валентин, таким образом сообщником коварного Доминина Баржазида?
Последние колебания исчезали, как дым.
Валентайну-жонглеру казалось странным и смешным, когда к нему пришли самые первые намеки на то, что он истинный лорд Валентайн Коронованный. Тогда это казалось насмешкой, абсурдом. Теперь — нет. Существо его снов придало им достоверность. Случилась чудовищная вещь — до него только теперь дошел смысл происшедшего. Его задачей стало исправить все без каких-либо колебаний.
Но как? Идти на Гору в костюме жонглера и требовать вернуть Горный Замок?
В это утро он старался казаться спокойным и никому не сказал ни слова о своем сне и о мыслях, что пришли в голову. Он подолгу стоял у поручней, глядя на далекий берег.
Безмерность реки превосходила всякое понимание. В некоторых местах она была так широка, что земля исчезала из виду, а если и появлялась, то казалась не более, чем островом среди миль и миль воды. Течение было быстрое, судно на хорошей скорости неслось к востоку.
Солнце светило до полудня, заставляя воду сверкать, слепя глаза; потом пошел дождь. Сначала легкий, он усилился, посыпал щедро, и жонглерам пришлось отменить второе представление к великому неудовольствию Залзана Кавола. Все, кто ехал на корабле, спрятались под крышу.
Этой ночью Валентайн лег рядом с Карабеллой, а великаншу оставил соревноваться в храпе со скандарами. Он ждал нового сна, но то, что ему приснилось, было лишь бесполезными обрывками чего-то — фантазии, хаос, незнакомые улицы, незнакомые лица, вспышки света, непонятные разговоры… Утром судно прибыло в порт Вирф и причалило на южном берегу реки.
— Провинция метаморфов, — рассказал жонглерам Стафон Делиамбер, — называется Пьюрифайн, это название происходит от слова, которым именуют себя метаморфы на своем языке — пьюривары. На севере она граничит с предместьями Вирфа, на западе — с откосом Велатиса, на юге — с горной цепью Гонгар, а на востоке — с рекой Стейч, левым притоком Зимра. Я не был здесь, но знаю эту местность хорошо. Попасть в Пьюрифайн трудно, потому что откос Велатисе — стена в милю высотой и в триста миль длиной. Гонгары высоки и там часты грозы. Стейч — дикая, неуправляемая река со множеством быстрин и водоворотов. Единственный путь туда — через Вирф, это ворота Пьюрифайна.
Теперь, когда жонглеры оказались всего в нескольких милях от этих ворот, они стремились как можно скорей оставить за собой мало интересный порт Вирф. Дождь, начавшийся вчера, продолжался, поливая песчаное побережье и карликовые деревья с бледно-зеленой корой и узкими, дрожащими от капель дождя листьями. В фургоне почти не разговаривали. Слит, тот, казалось, вообще дал обет молчания. Карабелла от нечего делать жонглировала в центре помещения тремя мячами. Скандары, те, кто не вел фургон, занялись какой-то хитрой игрой костяными палочками и связками усов дроля. Шанамир, укачавшись, дремал. Виноркис уткнулся в бухгалтерский журнал. Делиамбер поддерживал себя колдовскими штучками, зажигая одну за другой маленькие свечи и шепча что-то над огоньками. Великанша Халтин, присоединив свое животное к тем, что тащили фургон, храпела, как морской дракон, просыпаясь только затем, чтобы глотнуть вина из фляги, купленного ею в Вирфе.
Валентайн сидел в углу у окна и думал на этот раз о Горе Замка. Интересно, на что она похожа, эта гора в тридцать миль высотой, каменная колонна, гигантская башня, упирающаяся вершиной в темную ночь космоса? Если откос Велатиса всего в милю высотой был, по словам Делиамбера, недоступным, что же собой представляет подъем на тридцатимильную Гору? И какую тень отбрасывает она? Эта тень, наверно, протягивается на весь Альханроель. И как же тогда, получают свет и тепло, города, что находятся на ее склонах?
Откуда-то Валентайн знал что тепло, свет и свежий воздух вырабатывают машины, изобретенные еще древними, в забытую теперь технологическую эру, когда ремесла, привезенные с Земли, были широко распространены здесь. Но принцип работы машин был ему неизвестен — как непонятно ему было и то, какие силы приводят в действие его память.
Он думал также о самом Замке — дворце о сорока тысячах комнат, прибежище лорда Валентайна, а до него — лорда Вориакса. Замок лорда Валентайна! Существует ли он или это сказка, выдумка; Замок лорда Валентайна! Он представил его на вершине Горы — яркий мазок, всего в несколько молекул толщиной, каким он, возможно, кажется по сравнению с немыслимой величиной Горы, мазок неправильной формы, прилепившийся к вершине — сотни комнат по одну сторону, сотни — по другую. Сотни комнат, галереи, внутренние дворики — и где-то в самой сердцевине дворца сидит во всем своем величии сам Коронованный, лорд Валентайн, чернобородый и смуглый. Хотя, кажется, его там сейчас нет. Он все еще объезжает королевство.
Я жил когда-то на этой Горе, думал Валентайн, жил в Замке. Что я делал, когда был Коронованным, каковы были мои обязанности? Но никаких воспоминаний об этом в его мозге не было, и все же в нем крепло убеждение, что они вернутся — в обрывках памяти все чаще появлялись острова и целые архипелаги. Он уже знал, что родился не в Ни-мое, у реки, как говорили ему вложенные в него мнимые воспоминания, а в одном из пятидесяти городов, расположенных высоко на Горе, почти у подножия Замка, что он воспитывался в королевской касте, среди тех, из кого выбирали принцев, что его детство и юность протекали среди богатства и роскоши.
Но он никак не мог вспомнить своего отца, наверняка человека высокого звания, а о матери помнил только то, что она была черноволоса и смуглокожа, как и он сам когда-то и — неожиданно выплывало воспоминание — однажды она долго целовала его и плакала, говоря, что вместо утонувшего лорда Молибора Коронованным выбрали Вориакса, и теперь она должна стать Леди Острова.
Правда ли это, или он вообразил эту сцену? Подсчитав, Валентайн подумал, что когда к власти пришел Вориакс, ему, вероятно, было двадцать два года.
