Я не избегала близких. Милостиво принимала заботу от Ефима и Таи, спокойно позволяла Флору проводить манипуляции, отслеживающие наше с малышом здоровье. Не живя в полном смысле этого слова, я была занята важнейшим делом – вынашивала ребёнка. Мне было безразлично, что думают и говорят обо мне окружающие. Главное, чтобы никто не попытался вытащить меня из состояния, в котором нам с малышом было комфортно.
Но всё имеет свойство заканчиваться.
Я проснулась от резкой боли в пояснице. Спина болела уже несколько дней, и я с этим смирилась. Но ощущения, разбудившие меня, не были привычно тянущими, боль была внезапной, резкой, опоясывающей. Ещё и лужа под попой. Что это? Кокон, старательно выстроенный сознанием после пережитого стресса, в котором я пряталась от реальности, вдруг рассыпался в один миг.
Конечно же, я не была абсолютно глупой и знала, что мне скоро рожать. Но понятие «скоро» настолько неопределённое… От осознания, что срок пришёл, я застонала. Ефим, спавший на другом краю широкой кровати, мгновенно проснулся.
– Что? Анечка, ты как себя чувствуешь?
– Никак я себя не чувствую, – буркнула обиженно. – Рожаю я.
– Прямо сейчас? – растерялся муж.
– Нет, блин, на следующей неделе! – разозлилась я.
– Я сейчас. Ты пока… – дрожащими руками Гус пытался завязать пояс халата. – Я сейчас…
– Ефим! Перестань суетиться. Это я рожаю. Ты-то чего дёргаешься? Зови Флора и Таю, – возвращение в реальность злило, предстоящие роды пугали, непривычно суетливый муж раздражал.
– У нас тут повитуха опытная живёт. Из Любоша недавно привёз, – доложил Гус.
– Её тоже зови, – согласилась я и поморщилась от неприятных ощущений.
Через полчаса вокруг меня слаженно суетилась команда специалистов по родовспоможению. Повитуха командовала всеми, включая меня, как генерал:
– Тая, молодку переодеть. Папаша, хватит глаза таращить, нам нужно, прям, много горячей воды – займись. Флор, обеззараживающие и кровозатворяющие зелья в достатке? Прям, проверь. Стол принесли? Хорошо. Так, голуба моя, нечего постель портить, перебирайся, прям, на стол. Как-как… осторожно и с нашей помощью. Не охай! Прям, не с чего ещё. Дай посмотрю. Не бойся. Раньше бояться надо было и, прям, не меня, а муженька своего… Все тут хорошо. Процесс идет, прям, нормально. Лежи спокойно и жди родов. Тая, а тот вкусный чай ещё есть? Давай попьём, а то потом, прям, не до того будет. А ты куда? Какой туалет? Лежи, прям, сейчас миску специальную подсуну. Тут и делай дела свои, а то, прям, поскакала она невесть куда. Чай? Булочки? Отлично. Ох, хорош же у вас отвар. Прям, по сердцу гладит. Угостите? Прям, с собой насыплете? Вот, прям, порадовали.
Я взирала со стола на происходящее и прислушивалась к своим ощущениям. Охала время от времени, но кричать ещё была не готова. Мне хотелось слезть и походить по комнате, но повитуха не отпускала. Однако время шло, и боль была уже такой, что хотелось стонать громко.
– М-м-м-м-м… – не выдержала я очередного приступа боли. Это был ещё не крик, но и уже не оханье.
– Ты чего? – вскинулась повитуха.
Отставила чашку с чаем, метнулась к тазу с чистой тёплой водой, помыла руки и попросила Флора полить обеззараживающей настойкой. Несколько раз встряхнула, чтобы убрать лишнюю жидкость с ладоней, и подошла ко мне. Приподняла простынь и заглянула под неё.
– Вот, прям, и началось, – констатировала женщина и приказала мне: – Тужься потихоньку. Тая, возьми полотенце, будешь молодке, прям, лицо промакивать. А как ты думаешь? Роды дело нелёгкое. И за руку её, прям, держи. Не убежит, конечно, но так легче будет. Кому-кому… Всем!
Флор потом рассказывал, что роды были недолгими – сам бы попробовал! – но мне казалось, время тянется бесконечно. Вот только когда мне, обмытой, переодетой, переложенной в чистую постель, дали в руки свёрток с сыном, я не поняла, почему мир затуманился.
– Смотри, младенца, прям, в слезах утопишь. Да что теперь-то плакать, мамаша? – грубовато спросила меня уставшая повитуха. – Всё и у тебя, и мальчонки, прям, хорошо. Радоваться надо. Папашу-то звать?
Я только мелко головой закивала – ком в горле мешал говорить.
Ефим входил в комнату осторожно, ступал, словно по тонкому льду шёл. И глаз не отводил от нас с…
– Сына как назовём? – спросила я, вдруг поняв, что ребёнок у нас безымянный.
– А как бы ты хотела? – присаживаясь на самый край кровати, спросил муж.
Я задумалась. Очень хотелось дать сыну имя моего отца – Кирилл, но это будет несправедливо по отношению к Ефиму. Его отца тоже уже нет, и, думаю, что он бы не отказался запечатлеть память о нём в имени сына. Двойные имена, как в некоторых странах Земли, здесь не приняты, но можно и по-другому.
– Деккир… – предложила я. – Пусть наш мальчик носит имя, составленное из имён наших отцов? Декс и Кирилл.
– Спасибо, любовь моя, – растроганно поцеловал меня муж. – Я бы согласился и на Кирилла, но ты проявила уважение к памяти моего отца, хоть и не очень любезно он с тобой обошелся. Это дорогого стоит.
– У меня на родине говорят: «Кто старое помянет – тому глаз вон». А папеньке твоему, как и досточтимой моте Гале, я благодарна за умного, сильного, решительного, воспитанного, любящего, а главное, самого любимого во всём белом свете мужчину. За тебя, Ефим!
Прозвучало это как тост, но мне было без разницы. Я ужасно устала, куда там сейчас умные речи формулировать. Глаза слипались. И как только Тая забрала у меня сына, чтобы уложить в кроватку, стоящую рядом с нашей с Гусом постелью, откинулась на подушки и уснула с осознанием хорошо сделанной трудной и важной работы.
Глава 12
Я очень хотела сама кормить сына грудью, но увы…
Что повлияло на отсутствие лактации, было непонятно. Человеческий организм имеет такие тонкие настройки, что одним вопросом: «Что случилось?» ситуацию не решить. Меня убеждали не расстраиваться, но как это сделать, не знали сами.
– Я найду для тебя, прям, хорошую кормилицу! – заявила повитуха. – Есть у меня на примете.
Как женщина ни убеждала всех, что со мной всё в порядке, Ефим упросил её пожить ещё некоторое время в поместье. На всякий случай. Деятельной даме без работы было скучно, поэтому она ещё до моих родов обошла и объездила окрестности и знала всех рожениц наперечёт. Вот почему, наверное, такое заявление сделала.
– Есть в Степном, прям, молодка… – повитуха, обычно резкая в высказываниях, немного замялась. – Как бы девица. Сирота, при тётке живёт. Что там с ней, прям, случилась, толком не говорит. То ли ссильничал кто, то ли, прям, любовь приключилась, но понесла. Вот только пока могла по хозяйству, прям, горбатиться — тётка её терпела, а сейчас со двора гонит. Иди туда, где нагуляла, прям, говорит. А девчонка-то хорошая, прям, видно же. Если кормить досыта, прям, и молока на двоих младенчиков хватит.
Гус, прихватив с собой Флора для проверки здоровья кормилицы на месте и повитуху в качестве проводника, открыл портал в Степное. А я со слезами на глазах пыталась хоть как-то успокоить голодного Деккира. Козье молоко, считающееся на Земле полезным, сын категорически отвергал. Пытался сосать мою пустую грудь, скулил, как больной щенок, и снова заходился криком.
Наконец-то в комнате засветился овал портала, и из него сначала выбежал довольный Флор, за ним шагнула растерянная девица со свёртком из пёстрого лоскутного одеяльца на руках. Сзади её подталкивала моя неугомонная повитуха, а замыкал шествие Гус с каким-то сиротским узелком в руке.
– Анечка, я Ждану проверил. Здоровая, молоко хорошее и много. Только прежде её помыть бы не мешало и переодеть надо, – затараторил было целитель, но его прервали.
Кормилица, услышав, как заливается плачем голодный младенец, аккуратно передала свой свёрток Флору, забрала у растерявшейся меня сына, одним движением распахнула на груди блузку и сунула в раскрытый ротик сосок набухшей груди. И никто из нас даже «мяв» сказать не успел. Юная женщина присела на стоявший у окна стул, удобнее перехватила Деккира, жадно насыщающегося лучшим питанием для младенцев, и залопотала что-то ласковое, уговаривая не торопиться, обещая, что молока ему хватит и будет он теперь сыт и здоров. Сын активно сосал, и, казалось, ему абсолютно всё равно, когда кормящая его женщина в последний раз мылась, что на ней надето и чья она мама. Ребёнок хотел есть.
