– Кто-то из ваших погиб, – сказал Рахман. – Будете извлекать тело?
– Здесь мы уже ничем не можем помочь, – сказал эльф. Кажется, Тиандрил. Митя слышал его голос как сквозь туман. Княжич не мог отвести взгляда от крохотного изумруда на ногте указательного пальца, указывавшего в небо. – Впереди нас ждут те, кому мы помочь еще можем, в основном, твои подданные, княжич. Если вы не против, мы заберем тело потом.
Рахман тронул Митю за плечо. Княжич хлестнул лошадь, и подвода двинулась дальше. Иван оказался прав – среди сидхов было только двое легкораненых, а вот изуродованных мандречен, не поверивших в серьезность происходящего и оставшихся в своих домах, на подводе лежало уже восемь человек. Экен услышал, что княжич что-то бормочет, и наклонился к нему.
– Почему, – повторял Митя. – Почему…
– О чем ты говоришь, княжич? – спросил Рахман.
– Почему она не ушла? – глухо спросил Митя. – Дом рухнул не сразу, она могла успеть…
Некоторое время Рахман молчал. Было слышно только, как цокают подковы по булыжной мостовой. Душераздирающе застонал раненный.
– Если бы эльфка ушла, разомкнулась бы линия передачи силы, княжич, – сказал экен. – Волна обрушилась бы на берег, на город… И она осталась. Она держала цепь.
– Сидхи… – произнес раненный с ненавистью. – Пришли, с-ссуу-кии… Все разнесли, сволочи…
Митя обернулся так резко, что сидевший сзади него Тиандрил вздрогнул. Свистнул хлыст. Мандречен вскрикнул.
– Да что же дела… – начал раненный, и тогда княжич ударил его снова.
Раненный схватился за лицо. Из-под пальцев его текла кровь.
Эльфы молчали. Негромко цокали подковы по набережной Зеленого мыса. Самый прекрасный бульвар Рабина был завален водорослями, рыбой и прочим морским хламом.
Врачи и ведьмы стояли у ограды госпитального сада и наблюдали за битвой в замке. Михей увязался за взрослыми, Марина взяла мальчика к себе под плащ, чтоб он не простудился под дождем. Ведьмы обменивались малопонятными комментариями.
– Теперь если только «на выверт», – сказала Инна, когда замок начал осыпаться в залив.
Марина покачала головой.
– Не думаю, – сказала звеньевая. – Огонь ушел в подземелья, слишком велика встречная тяга…
Владислав нервно прохаживался вдоль ограды туда-сюда, бросая короткие взгляды на пылающий замок. Надежда барона увидеть на фоне пламени четыре фигуры на метлах таяла с каждой секундой, как снег под весенним дождем. Поджер тоже чувствовал себя не лучшим образом, но пока еще мог держать себя в руках.
– Ну зачем, зачем она пошла туда, – пробормотал хирург себе под нос.
Владислав, однако, услышал Поджера.
– Князь тоже ее не пускал, – сказал барон. – Но Светлана вырвалась, чуть ли не силой… Мы не смогли ее удержать.
Поджер давно был знаком с бароном, но каждый раз благородство и стойкость Владислава изумляли его ученика. Владислав пытался успокоить его, чуть ли не извинялся – и это в то время, когда сам сходил с ума от беспокойства за свою подругу.
– Я не о Свете, – сказал Поджер неохотно. – Карина вытащила ее во время бойни в Мир Минасе. Но Карина-то зачем осталась в замке?
Владислав закусил губу.
– Откуда же я знаю, Поджер, – сказал он, и голос его дрогнул. – Света сказала, что Карина пошла за магом, который их нанял.
Поджер покачал головой.
– Похвальная верность работодателю, – заметил Эней. – Но ведьмы, которых я встречал, были более практичны.
– Смотрите, смотрите! – возбужденно закричал Михей. – Водяной столб! Это сидхи сделали, отвели воду от нас, да?
– Да, – кивнула Марина. – Это они расстарались…
Водяная гора разбилась о гору каменную, наступила тишина. Врачи смотрели на голую, блестящую в лунных лучах вершину Круки. Поджер только сейчас обратил внимание, что дождь кончился.
Ждать больше было нечего. То есть некого. Поджер ощутил холодную пустоту в груди. «Полюбишь ведьму – наплачешься», вспомнилась хирургу фронтовая поговорка. Поджер взглянул на Владислава. Лицо того искажала мука, губы барона дрожали.
Эней сплюнул.
– Ну, сейчас начнется, – сказал он. – Понабегут увечные…
– Пойдемте, – сказал Поджер с усилием. – Чистые халаты у Адрианы возьмем…
– Пожалуй, полетим и мы, – сказала Марина. – Ждать нам больше некого, а места в палатах сейчас понадобятся раненным.
Поджер восхитился выдержкой ведьмы. Если бы хирург знал, что Марина с трудом сдерживает ликование, к его восхищению примешалась бы изрядная доля отвращения. Эней открыл ворота из витых стальных прутьев. Прутья сплетались в эмблему врачебных заведений – крест и полумесяц. С ворот посыпались холодные капли. На посыпанной песком дорожке стояли черные лужи. Михей вприпрыжку бросился к приемному покою. Мальчику пришло в голову, что мать могла уже вернуться, не найти его и очень рассердиться. Вся группа тоже двинулась к приемному покою. Поджер смотрел на поникшие от дождя липы, на кусты боярышника, которыми был обсажена дорожка, но не замечал их. Налетел ветер, горький, пахнущий дымом, смешался с терпким запахом цветов боярышника. Под влиянием магии, которой воздух насытился сильнее, чем влагой, цветы на кустах раскрылись в ночи. Поджеру они показались зияющими ранами. Фаут, услышал Поджер. Штай… Штай, вор Гатт…
Хирург остановился на ступеньках, пропуская остальных вперед.
– Вы идите, я сейчас, – сказал Поджер.
Дверь захлопнулась. Хирург выжидательно смотрел на боярышник. Почти у самой дорожки были прикопаны два помятых куста герани, которые обычно стояли в горшках у входа в отделение, а сегодня ночью Поджер видел их там же на полу. Чья-то рука раздвинула ветки боярышника. Поджер нахмурился. Ему не хотелось, чтобы ночной гость раздавил многострадальные цветы. Невысокой женщине с мальчишеской стрижкой удалось выбраться на дорожку, не повредив герань. Пришелица вступила в освещенный круг перед дверью госпиталя. Сначала Поджер увидел ее обнаженную руку, белевшую на фоне ночной тьмы, а только потом понял, что рукав оторван по самое плечо. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Серебряная вышивка тихо мерцала на синем платье женщины в отблесках фонаря, висевшего над входом в приемный покой. На груди гостьи висел массивный серебряный кулон, который мандреченка никогда бы не одела, выходя из дома поздней ночью. Перед хирургом стояла эльфка. «Как она, интересно, оказалась здесь», думал Поджер. – «Мимо нас они не проходили…». Хирург вспомнил, что за моргом есть еще один вход на территорию госпиталя. Но это означало, что эльфка хорошо знала человеческую половину Рабина.
– Ар’у хаффлинг? – тихо спросила женщина. Поджер отрицательно покачал головой. Хирурга не первый раз принимали за полукровку благодаря его внешности, но ни темных, и никаких других эльфов среди предков Поджера не было. «А вот ты, пожалуй, да», думал хирург, глядя в зеленые глаза эльфки. Томный разрез и рудиментарные остатки третьего века придавали темным эльфам сходство с сюрками, но у чистокровных авари зрачок был вертикальным, а у ночной гостьи – круглым, человеческим.
– Но ты же понимаешь наш язык, – растерянно сказала эльфка. На этот раз она воспользовалась мандречью.
– Я учился в Келенборносте, – сказал Поджер.
Эльфка в нерешительности качнулась на носках.
– Помоги нам, человек, – сказала она.
Хирург догадался, зачем был так безжалостно оторван рукав ее дорогого платья. Кто-то из эльфийских магов пострадал во время борьбы со стихией, и друзья приволокли его к госпиталю. Поджер ощутил короткое покалывание в висках – кровь ударила ему в голову от бессильной ярости и отчаяния.
– А почему я должен помочь тебе? – спросил он. – Вы остановили волну, которую поднял ваш соплеменник. Соплеменник, который бредил страшной эльфийской игрушкой! И ему было все равно, сколько людей и сидхов надо погубить для того, чтобы завладеть ею! А почему мне должно быть не все равно, скажи мне?
Поджер почти кричал. Эльфка убедилась, что он закончил, и сказала тихо:
