Он замолчал.
Ушел?
Зачем ушел? Пока Ийлэ разговаривала, ей было легче… она бы еще поговорила… и быть может, сумела бы дверь открыть.
Райдо точно нашел бы правильные слова.
Почему он уехал? Не предупредил даже! И это почти предательство, от которого горько… или от слез? Мама говорила, что слезы горькие, как морская вода, наверное, права была.
Ийлэ мазнула рукавом по пылающей щеке и решительно встала.
— Он нас выпустит. Подожди немного и… и он нас выпустит, — куда более уверенно произнесла она. Нани в корзине лежать не желала, она хныкала, ерзала, пытаясь перевернуться. — Всего минуту… я только окно открою… с окном я справлюсь… здесь просто задвижка жесткая, но я справлюсь…
Она говорила громко, пытаясь перекрыть плач Нани, которая уже ныла на одной ноте, протяжно, перемежая крик редкими всхлипами.
— Справлюсь…
И руки дрожали. А треклятая щеколда заела, как назло. Ийлэ дергала ее, дергала, и когда щеколда поддалась, то полоснула по пальцам.
Больно.
Ийлэ зашипела и руку в сунула, пытаясь как‑то справиться и с болью, и со злостью на себя, и со слезами, которые вновь хлынули.
А створки окна распахнулись.
— Ну наконец‑то, — сказал Нат, спрыгивая на пол. — Я уже начал думать, что ты меня уморозить решила… показывай, что тут с дверью…
Ийлэ отступила.
Он видит слезы. И стыдно, и все равно… он ведь делает вид, что ничего‑то особенного не произошло, но слезы все равно видит… и Райдо расскажет, что Ийлэ умеет плакать.
Почему‑то при мысли о Райдо слезы сами собой иссякли.
— Тяжелое, — Нат кресло сдвинул с трудом. — Как ты только… откуда силы взялись?
— Не знаю…
— Бывает. Ты… ты главное, никого не бойся. Я ведь рядом буду.
Он нахмурился и потрогал себя за кончик носа, а потом покраснел и признался:
— Я тут… женился. Случайно вот…
— Случайно?
Нат кивнул и покраснел сильнее прежнего.
— Она… хорошая. Человек только, но все равно хорошая. Я тут вот что подумал… какая разница, человек или нет? Я ведь все равно вне рода… мог бы вернуться, конечно… но не простили бы. А значит, лучше самому по себе или вот с Райдо… а Райдо не против был… он из‑за меня уехал. Если бы не уехал, меня бы посадили… главное, что теперь я с женой и…
Он замолчал, покосился на корзину с малышкой и добавил:
— Ты с ней потом познакомишься, да? Когда Райдо вернется?
Ийлэ кивнула.
Именно так.
Потом. Когда Райдо вернется.
Он появился уже под вечер и принес с собой запах города, дыма и крови. Он стряхнул с волос снег и сказал:
— Привет. Прости. Я должен был предупредить, что уезжаю, да?
— Да… и нет. Наверное. Ты… сам по себе.
— Сам, — согласился Райдо и сел на пол. Стянув левый сапог, он отправил его в угол комнаты и с наслаждением пошевелил пальцами. — Жмут, хрысь их задери… а говорили, что разносятся. Не верь сапожникам. Врут. И матерятся.
— Почему?
— Откуда я знаю? Может, жизнь нелегкая… а может по привычке… — он улыбнулся открытой детской улыбкой. — Выражение такое есть… не на пустом же месте возникло!
И правый сапог отправил вслед за левым.
Отец никогда бы не позволил себе такого… и уж точно не стал бы надевать красные вязаные носки.
— Нат в городе купил, — пояснил Райдо, хотя Ийлэ ничего не спрашивала, да и спрашивать не хотела. — Выглядят жутко, но теплые… он мне сказал, что ты спряталась. Тебя кто‑то обидел?
— Нет.
— Ийлэ…
— Нет, — она забралась в кресло с ногами, чего отец тоже не позволил бы, да и матушка… и наверное, они пришли бы в ужас от поведения Ийлэ, но с ногами уютней.
Безопасней.
— Мне никто не угрожал. Я… я просто не чувствовала себя в безопасноти.
Ему можно признаться. Он поймет.
— Прости, пожалуйста.
— Ты не при чем. Это… это все здесь, — Ийлэ прижала раскрытую ладонь к груди. — Я знаю, что нужна тебе. И что они не тронули бы… и все равно. Страшно. Не уходи больше.
— Постараюсь.
Он встал не четвереньки и, подобравшись к креслу, уткнулся лбом.
— От тебя пахнет лесом…
— Ты говорил.
— И весной…
— Осенью.
— Нет, весной. Я ошибался. И не мудрено. Осень и весна поначалу очень похожи, но весна лучше…
— Чем?
— Весной больше жить хочется.
Ийлэ осторожно коснулась макушки. Рубцы стали растягиваться, и поблекли, и уже не выглядели столь жутко. А на коже пробивалась щетина волос, мягкая, бархатистая.
— Хорошо‑то как, — вздохнул Райдо, голову наклонив. — У тебя руки мягкие.
— Раньше были…
— И остались… не бойся больше ничего, хорошо? Я ведь обещал, что буду тебя защищать?
— Обещал.
— И буду… и если бы не Нат, я бы не уехал… он женился, представляешь?
— Он сказал.
— Пороть его некому… хотя есть кому… Гарм возьмется, а то не дело это… поваляет пару раз по снегу, спесь собьет… оно на пользу только.
Ийлэ не гладила, нет, она просто касалась, что рубцов, что волос, что холодной влажной кожи. От кожи пахло снегом и все‑таки кровью…
— А то моду взял творить, чего ему вздумается…
— Ты ворчишь, как старик.
— Я и есть старик, — Райдо вздохнул и глаза закрыл, пожаловался: — А Гарм к кухарке ходить повадился… меня она гоняла с кухни, а его прикармливает… и вот где в жизни справедливость?
Ийлэ подумала и согласилась, что справедливости в жизни нет.
— Она его раскормит… а на кой ляд мне в доме толстый начальник охраны?
— Выгонишь.
— Точно. Выгоню. Всех выгоню и один останусь… ну, с тобой то есть… и с Броннуин…
— Нани.
— Нани — это короткое имя. А Броннуин — длинное. Имя должно быть длинным и солидным…
— Зачем?
— Иначе уважать не будут.
Райдо потерся носом о юбки.
— Мы платьев так и не заказали… я хотел заехать на почту за каталогами, а потом совсем из головы вылетело. Простишь?
— Прощу.
Он был так близко, непозволительно, неподобающе, небезопасно… и замечательно. Эта близость, и собственный его запах, тяжелый, слишком тяжелый, для этого дома, пробуждали странные желания.
Трогать.
Не волосы, но лицо, разглаживая нити шрамов.
Сухие щеки с обветренной кожей… на ней нет живого железа, и это наверное, хорошо, это значит, что Райдо спокоен… и губы у него тоже сухие, потрескавшиеся… а на переносице капли воды.
Холодные.
Короткие колючие ресницы щекочут пальцы.
— Что ты делаешь? — поинтересовался Райдо и тут же добавил: — Делай дальше, мне нравится… но зачем?
— Просто так.
— Хорошая причина. Веская.
— Что случилось в городе?
