— Ты можешь идти.
Парень оцепенел, не зная, что делать. Тогда зверь прорычал:
— Иди! Ты не станешь трусом, если сейчас уйдешь.
Заметив, что это не подействовало, Ворен продолжил:
— Иди… ты нужен семье живым, а не мертвым.
Последний раз взглянув на зверя, юноша повернулся к нему спиной и медленно направился в сторону деревни.
Боясь заражения, Ворен промыл рану в ручье. Холодная вода принесла успокоение, но только на несколько минут. Стараясь не делать резких движений, он стал удаляться от места, где происходила битва, понимая, что здесь вскоре может оказаться еще больше народу.
Боль затуманивала взгляд, мешая разбирать дорогу. Кровь не прекращала течь из раны. Ему приходилось останавливаться, чтобы вновь набраться сил. Но силы совсем оставили его, и он упал наземь. Перед глазами все начало расплываться, он не мог сфокусировать взгляд хоть на чем-либо. Выступил пот, от которого защипало глаза. Он завыл, пытаясь криком освободиться от боли, но ничего не получалось. И вскоре Проклятый стал медленно погружаться в темноту…
Проведя рукой по волосам, Ворен устало оглядел зал таверны, в котором остался лишь один посетитель, сидевший в дальнем углу. На нем был надет черный плащ, мешавший разглядеть фигуру, а капюшон полностью скрывал лицо. Изредка из-под плаща высовывалась бледная худая рука. Взяв в руки тряпку, Ворен, передернув плечами, направился к посетителю. Приблизившись, он стал вытирать стол, стараясь не смотреть на незнакомца. Затем, покончив с этим делом, он застыл около него.
— Чего желаете, господин?
Прошло несколько секунд, но незнакомец ничего не отвечал. Решив уйти, Ворен уже сделал движение в направление стойки, когда его перехватила рука посетителя, и в тишине раздался старческий голос:
— Тебя терзают гнев, злость, боль от утраты… Мне нравится такая смесь чувств.
Выдернув руку, Ворен повернулся к незнакомцу и резко ответил:
— Меня не волнует, что вам нравится.
Эти слова вырвались непроизвольно, и он оцепенел, ожидая реакции собеседника.
— Да, я знаю… После смерти матери тебя не волнует ничье мнение… Ты хочешь просто отомстить жителям деревни, которые не подали руку помощи несчастной женщине, когда она была больна…
— Это неправда.
— Ах да… Я забыл о хозяине таверны, который приютил тебя после ее смерти и старался облегчить страдание… Неужто его помощь была так значима, что оставила в тебе след?
— Это вас не касается.
Ворен отвернулся, чтобы уйти, но что-то заставило его остановиться.
— Нет, это не так… Я прав? Ты считаешь это подачкой, как, например, обглоданная кость, брошенная больной собаке. Поэтому ты до сих пор испытываешь злость даже к своему спасителю.
Парень сжал кулаки и отрицательно покачал головой.
— Нет… это неправда.
Зал наполнил суховатый, каркающий смех.
— А ты уверен в этом?
— Да…
Голос Ворена был еле слышен и едва заметно дрожал.
— О… я чувствую борьбу в тебе, но, поверь, все, что я говорю — правда. Не старайся подавить свой гнев, лучше выпусти его на волю… Отомсти за все зло, причиненное тебе…
— Нет! Я этого не сделаю.
— Ты сам осознаешь, что в скором времени сорвешься, ты не сможешь успокоить душу. Но если освободишься от оков, в которые сам себя заковал, то сделаешь первый шаг к успокоению.
Ворен склонил голову и разжал кулаки. Увидев это, незнакомец вытащил из-под плаща ладонь.
— Если ты согласен, я помогу тебе… Стоит только пожать мне руку.
Юноша остановил взгляд на собеседнике. Врямя тянулось медленно, и вот… он неуверенно протянул руку и коснулся пальцев незнакомца. Крепко сжав ладонь Ворена, тот привстал со скамьи. От резкого движения капюшон упал с головы посетителя, открывая взору обтянутый кожей череп, у которого вместо глаз клубилась чернота, а тонкие губы были растянуты в зловещей улыбке. Ворен попытался выдернуть свою ладонь, но она была, будто в тисках.
— Перед тобой откроется другой мир… ученик.
Пробуждение было мучительным. Голова, казалось, раскалывалась пополам, мешая упорядочить мысли и обдумать то, что приснилось. Сон оставил в душе неприятный осадок, от которого невозможно было избавиться.
Стон сорвался с губ, потрескавшихся от жажды. Открыв глаза, он понял, что вновь наступила ночь, и это было благословением, так как Ворен не представлял, как бы двигался вперед под палящим солнцем, от которого не мог спасти даже полумрак леса. Посмотрев по сторонам, Проклятый не узнал местности. Привычные сосны, березы и дубы как обычно перемешивались с карликовыми деревьями. Встряхнув головой, он попытался прояснить сознание, до сих пор затуманенное болью, но это не помогло. Тогда Проклятый встал и оперся о ствол рядом стоящего дерева. Листва успокаивающе шелестела над головой. Боль стала потихоньку покидать тело. Оттолкнувшись от дерева, Ворен медленно двинулся в направлении, которого придерживался по пути сюда. В голове вновь возник образ парня из сна, потеряно стоявшего перед колдуном. Он ощущал его сопротивление, но знал, что борьба с самим собой будет проиграна. И Проклятый не мог его осуждать, так как этим парнем когда-то был он сам, и до сих пор переживал чувство обиды за несправедливое отношение людей к нему и к его матери. Мать… он почти не помнил ее, в памяти возникал лишь смутный образ высокой темноволосой женщины. Горестно вздохнув, Проклятый остановился. Эти воспоминания все равно не дали ответа на вопрос: что произошло тогда в доме женщины с младенцем? Ее лица он тоже не мог вспомнить, но в голове отчетливо звучали плач ребенка, ее крики и проклятия. Мгновение, когда он занес над ребенком кинжал, непрерывно крутилось в мозгу, не давая покоя, которого так жаждал тот юноша из прошлого…
Оглянувшись назад, Проклятый задумался, что ему делать. Возвратиться в свое логово он уже не мог, да и не хотел. Оставалось только двигаться вперед…
Ворен не знал, сколько дней находится в пути. Рана на удивление быстро зажила, не оставив даже шрама, а воспоминания… они больше не возникали, и он не знал, хорошо это или нет.
Наконец Проклятый остановился, переводя дух. Ему было неизвестно, куда он идет и зачем, просто знал, что надо идти, и не мог противостоять этому. Все чаще в сознании возникал образ эльфийки, которая ему помогла… Проклятый не знал, почему, да и не хотел знать. Ему просто было приятно ее вспоминать. Можно сказать, что она была единственным живым существом, протянувшим ему руку помощи в трудную минуту, если не считать хозяина таверны, приютившего его после смерти матери. Мать… Проклятый несколько раз повторил это слово, но оно не вызывало никаких чувств, кроме легкой грусти, хотя он отчаянно желал вновь испытать те чувства, что испытывал Ворен. Проклятый просто стал старше, мудрее, и это в некоторой степени было лучше тогдашнего буйства чувств.
