Изнутри коррера тоже выглядела вполне себе как колизей, только арена на ней (огражденная, кстати, высоким каменным забором с несколькими воротцами — открытыми сейчас) оказалась не круглая, а квадратная. На противоположной от входа стороне, среди зрительских трибун, выделялась массивная ложа, а прямо под ней, выступая над танцовищем полукруглым балконом, расположилась еще одна огороженная площадка — место ведущего и комментатора, не иначе. На ней, проявляя знание ашшорского языка во всем его величии и разнообразии расположились двое средних лет мужчин в хорошей, но не роскошной одежде, а чуть в стороне от них столпилась кучка молодых парней в одних брюках и рубахах, зато каждый — со спатычем на цветастом кушаке.
— Как вешаешь, как вешаешь, отрыжка ты собачья? Ты ж приветствие самому наместнику вверх ногами!., — разносила по всей коррере прекрасная местная аккустика.
Парни поглядывали на разоряющихся начальников с усмешками и о чем-то негромко переговаривались.
При моем и Тумила приближении — нам пришлось для этого обогнуть половину арены, разумеется, — оба начальствующих лица дружно заткнулись и уставились на меня.
— Нет-нет-нет! — замахал руками один из них. — Я уже говорил городскому архипастырю, что никакого торжественного богослужения до начала представления не позволю! После, так хоть обмолитесь до явления Смерти — если зрителей сможете удержать, — а до начала никаких воскурений и песнопений! Сюда люди приходят развлекаться, а не думать о вечном.
— Очень здравый подход, — ответил я, краем глаза приметив появившихся на входе Блистательных. — Категорически одобряю.
— Да? — на лице мужчины появилось неподдельное изумление. — Так вас что, не отец Ампура прислал? Тогда чего же тебе, брат, надобно?
— Оформить участие в завтрашних танцах с быком, разумеется, — пожал плечами я. — Чего ж еще тут сегодня делать?
— Ты собираешься участвовать? — глаза обоих колизеевских начальничков полезли на лоб.
— Я-то? Конечно, непременно собираюсь. В качестве зрителя. Думается, буду откуда-то оттуда наблюдать, — кивнул я в сторону вип-ложи. — А участвовать будет он.
Я ткнул посохом в сторону Тумила.
— Мальчик? — покривился мой собеседник. — Нет, в обычный плясовой день я может и разрешил, если б гильдия не возражала.
Мужик кивнул на своего молчаливого напарника, на лице своем несущего явные признаки не слишком дальнего со смотрителем корреры родства.
— Ну, дабы подогреть интерес к грядущему действу новичков и выпускают поначалу, обыкновенно, — добавил тот.
— Во-во. Но завтра — нет, не могу никак. Такой день ведь! Да что я тебе объясняю про Вознесение Сердца, монах? Ты про то сам знаешь, да получше моего. Только лучшие плясуны выходят.
— Я тебе, почтенный, лучшего и привел. Это тебе один из первейших плясунов Корура, увезший с тамошнего танцовища уже целую кучу призов, а не хрен собачий. Или не видишь ты, что он мой послушник? Или не разглядел на моей сутане знаков обители Святого Солнца, чьи монахи известны своей святостью? Да не хочешь ли ты сказать, что иноки наши недостаточно чудотворны? — я наклонился вперед, и глядя смотрителю прямо в глаза, ласково добавил. — Прокляну. Отлучу от храмовых таинств.
Несколько долгих мгновений мы играли с ним в «гляделки».
— А если против паренька Черныша выставить? — встрял гильдийский голова.
Смотритель корреры медленно повернулся, и уставился на него квадратными глазами.
— Ты что, с ума сошел? — ошарашено спросил он.
Глава гильдии склонился к его уху и что-то забормотал негромко.
«…толпа любит… не каждый может… что за вход много платят… тут такое…» — только и смог различить я.
— Ладно, — помрачневший смотритель вновь повернулся в нашу сторону. — Выпущу малого на плясовище. Но жизнь и здоровье его — это твоя, монах, ответственность, а не моя.
— Естественно, — кивнул я. — Это же мой послушник, а не твой.
— Ну и ладно. Парня как зовут?
— Тумил, — ответил я. — Тумил, сын князя Старой Башни.
— Вот что… Тумил. Завтра, через два часа после восхода, начинаем праздничные танцы с быками. К началу можешь немного и опоздать, но не советую задерживаться сильно, — смотритель корреры покривился, и со злостью добавил. — Выйдешь на танцовище последним. Понял?
— Понял, — сдавленно пискнул за моей спиной паренек.
Я обернулся, и поглядел на него. Тумил ответил мне восторженно-восхищенным взглядом.
— Сбора за участия не возьму, ибо неполнолетний, да и монастырец к тому ж, — мрачно добавил смотритель, чем вызвал явное неудовольствие гильдийского головы.
— Что надо сказать господину смотрителю, молодой человек? — спросил я.
— А? Да. Спасибо вам, мастер. — Тумил поклонился тому в пояс. — Это огромная честь и большая ответственность. Я не посрамлю ваше танцовище!
— Дай-то боги… — пробормотал смотритель.
— Чего сияешь, словно новенький драм? — полюбопытствовал я, когда мы двинулись к выходу.
— Твое высочество, спасибо тебе! — горячо зашептал пацан. — Я о таком и мечтать-то не смел! Выйти последним на танцовище, это ж какой почет! Ведь против тебя самого сильного и злобного быка выставляют!
— Чего-чего-чего? — я едва не споткнулся на ровном месте.
— Ну, ты, твое высочество, видел же, что танцоры с быками собрались. Это ведь не так просто они здесь — сейчас будут тянуть жребий, кому в каком порядке выходить на танцовище. Против того, кто выходит первым выпустят самого хилого быка, потом пояростнее, потом еще злее, а самого могучего и злобного зверя приберегают под конец, — начал рассказывать мне Тумил. — Когда танец к таким большим праздникам приурочивают и участвуют лишь лучшие, так всегда делают. Чем ближе жребий к концу, тем почетнее. А тут ты, р-р-раз, и убедил смотрителя самое почетное место мне отдать! Спасибо тебе, твое высочество.
В голосе парня слышалась такая искренняя признательность, что уже заготовленная строгая отповедь на тему гибели малолетних шалопаев под копытами злых зверей, чего я допустить не могу, так и застряла у меня в горле.
— А не боишься, что бык тебя… того? — спросил я наконец, когда мы миновали Блистательных, делающих вид, что их тут нет и никогда не было.
— Не. — Тумил помотал головой и хитро улыбнулся. — Я легкий, мне так только лучше. Больше шансов победить в состязании танцоров.
Мндя, ну ему виднее, конечно, что лучше, а что не очень. Хотя, помнится, я тоже в своем бессмертии был убежден, — как и всякий молодой еще человек, — покуда под грузовик не попал. И если завтра для пацана все… закончится, то виноват-то в этом буду, получается, я.
