После трех или четырех таких посещений, не оставалось сомнений, относительно грязных планов Стеркуса, хотя Конану все было ясно уже с первого раза. Мордек же сначала не разделял позицию сына в том, что аквилонец воспылал нездоровой страстью к столь молодой девушке, фактически Тарла была еще совсем ребенком. Но вскоре и кузнец не мог не замечать истинного положения дел. В нем тоже начала зреть лютая ненависть к Стеркусу, правда, не такая открытая, как у Конана. Ему хотелось раздавить наместника Нумедидеса подошвой сапога, словно ядовитую гадину, просто стереть с лица земли. Скверно было то, что Стеркус пока вел себя прилично, независимо от его тайных намерений. А еще хуже выглядело то, как Тарла сама принимает знаки внимания со стороны графа. Иной раз, Мордеку казалось, что она специально использует аквилонского дворянина, чтобы досадить Конану.
Вскоре, кузнец обнаружил, что не одинок в своей неприязни к Стеркусу. Гандеры и боссонцы из соседнего лагеря любили своего командующего едва ли больше него. И при этом они не стеснялись в выражениях, заходя в кузницу выпить кружку — другую пива.
— О, да. Это мерзкий тип, — в порыве пьяной откровенности болтал один из них. — Готовый на любой отвратительный поступок, если дело касается симпатичных маленьких девочек.
— Почему же тогда терпят такого человека? — спросил Мордек. — У нас в Киммерии, с этим долго бы не мирились. Его первый подобный проступок оказался бы для него и последним.
Гандер выпучил на него глаза.
— У вас ведь нет дворян, не так ли?
— Дворян? — кузнец тряхнул головой. — У нас есть вожди кланов. Но их выбирают за личные заслуги, а не за то, что когда-то сделали их предки.
— Я так и думал, — сказал гандер. — А у нас много плохих потомственных дворян. И мы вынуждены их терпеть. Правда, попадаются среди дворян и достойные люди. Но остальные считают, что если родился вельможей, то о собственной репутации не стоит беспокоиться. Можно продолжать делать все, что заблагорассудится.
Эти слова заставили Мордека призадуматься. Мелкие, бессмысленные стычки между кланами раздирали землю Киммерии в течение многих веков. Бывало даже, что распри вспыхивали в одной деревни. Но когда было, чтобы какой-нибудь киммериец признавал над собой власть любого другого человека? Даже лезвие меча у горла, вряд ли заставило бы северянина смалодушничать и изменить своим убеждениям. Скорее всего, он бы дрался насмерть. А если суждено было погибнуть, то он заодно бы прихватил с собой того, кто пытался его к этому принудить. Неужели пришельцы с юга не хотят видеть разницы между нравами своей родины и земли, в которую так нагло вторглись? Если так, то кузнец не сомневался, что их ждет еще немало проблем в Киммерии.
— И еще, — меж тем, продолжал гандер. — Разве можно предугадать, кто придет на смену Стеркусу, если с тем что-либо случится? Независимо от того, что там о нем болтают, граф остается храбрым воином. Неизвестно, в какую лужу бы мы сели, будь на его месте какой-нибудь надушенный, сладкоголосый придворный.
— Ты вроде говорил, что у вас есть и хорошие дворяне, — заметил Мордек.
— Так и есть, — сказал солдат, осушая очередную кружку.
Кузнец тут же снова ему подлил.
— Благодарю, — кивнул гандер. — В таких местах, как Тарантия — знати хоть пруд пруди. Но сюда их не заманить. Многих ты видел? Митра! В эти места поедет только человек без репутации. Ну, в лучшем случае, чтобы попытаться ее восстановить. Если заслуги уже есть, то велика вероятность, здесь их приумножить.
Если бы солдат говорил презрительно, то наверняка бы Мордек пришел в бешенство. Но гандер просто поведал кузнецу свое видение вещей. В душе Мордек оценил его откровенность. Он сам не думал, что кто-то из аквилонцев пожелает изучать обычаи и уклад завоеванного народа. А зря! Многое оказалось бы южан весьма поучительным.
— Ладно. Пора мне возвращаться в лагерь, — пробубнил гандер, поднимаясь на ноги. — Еще раз спасибо за пиво и компанию. Ты — хороший киммериец. Ты… — он заковылял прочь, шатаясь из стороны в сторону.
Возможно, вражеский солдат похвалил бы тем же тоном, что и Мордека, хорошую собаку. Кузнец с хрустом сжал кулаки.
— Хороший киммериец, не так ли? — прошептал он вслед гандеру. — Думаю, вскоре тебе представится шанс убедиться, насколько я действительно хорош.
* * *
Конан тратил все свое время или за работой в кузнице отца, или, что случалось чаще, в блужданиях по лесам, вдали от Датхила. Пусть он бродил в дебрях нечесаный и грязный, зато теперь не рисковал столкнуться с Тарлой посреди деревни и не видел, как Стеркус в очередной раз подкатывает к дому Баларга. Конан мог с легкостью расправиться с аквилонцем, и оружие вместе с доспехами не были тому помехой. Даже страх перед отцом и тот не смог бы удержать юношу. Наверняка бы Мордек не очень расстроился, увидев дворянина распластанного в грязи и истекающего кровью. Только опасения за судьбу Датхила удерживали его руку от рокового поступка.
Во время раздувания мехов, закалки стали или выполнения любой другой работы, которой нагружал его отец, Конан все равно мог бы видеть, как граф проезжает мимо. Ему точно бы захотелось схватить тяжелый молот Мордека и раскроить череп Стеркуса, точно так, как раньше раскроил Хондрену. Когда отец поручал ему ковать несложные изделия, он колотил по ним, вкладывая всю свою накопившуюся ярость.
Поэтому походы за пределы деревни в целом выглядели предпочтительнее. Там ему не грозили встречи со Стеркусом, и не нужно было вздрагивать от ревности и обиды каждый раз, когда его взгляд находил дочь ткача. В лесу он никого не видел и не с кем не разговаривал. Вспоминая свой последний разговор с Тарлой, юноша жалел, что не нашел тогда других слов. А что теперь, слоняясь среди сосен и душистых елей, он в состоянии изменить?
Однажды в полдень, взгромоздясь на большом сером валуне, молодой киммериец решил немного перекусить овсяными лепешками и куском сыра. Но тут, откуда-то сбоку раздался мужской голос:
— Я мог бы составить тебе компанию.
Конан опешил. Он не слышал ничьих шагов, не почувствовал чужого присутствия. Это казалось просто невозможным. Его рука быстро нащупала древко дротика, воткнутого в землю рядом.
— Кто ты? — спросил он грубо. — Что тебе надо?
— Я — просто дорожная пыль, хотя если тебе хочется знать мое имя, то зовут меня Рхайдерч, — поклонился незнакомец. — Я, можно так сказать, бродячий прорицатель, — он снова поклонился.
На вид ему было лет шестьдесят. Волосы густо припорошила седина. Белая борода свешивалась до середины груди. Его бесформенная домотканая одежда совершенно вылиняла. На шее болталось ожерелье из янтаря, отделанного медью. На руках виднелись такие же браслеты.
