— И они это чувствовали! — ухмыляется Мореход. Ему, видите ли, весело. Еще бы. Его стихия уничтожает нашу реальность — ну чем не повод для веселья? — Потому и старались увидеть вас и соединиться с вами ОСОЗНАННО. Зная, с кем именно они продолжают род свой и делают финансовые накопления. Некоторым удавалось.
— А потом человечество ощутило СВОЮ божественную силу, так? — допытываюсь я. — Внезапно? Ни с того, ни с сего?
— Если столетнее развитие науки психологии считать ни тем, ни сем, то да! — отшучивается Мореход.
— Люди зарылись слишком глубоко и потревожили Ужас Глубин… совсем как гномы Мории, — бормочет Гвиллион.
— Тебя? Или кого-нибудь из твоих братцев? — ехидно осведомляется Мулиартех. Действительно, Гвиллион — типичный балрог, ужасный огненный дух. Сейчас, правда, покрытый каменной коркой и оттого слегка тормозной балрог.
— Своего внутреннего Ктулху! — ржет Морк. Да уж, все настолько скверно, что нам остается только ухохатываться…
— Страхи, поднятые со дна человеческой души, получили имена, длинные и скучные, — возвращается к рассказу Мореход. — Было это хорошо или плохо — кто знает? Человеческое любопытство неукротимо и ему на последствия плевать. Но людская глупость даже резвее, чем любопытство. И на финишную прямую всегда выходит первой. Как только возникла потребность укротить этот, гм, Ужас Глубин, глупость начала действовать. Первым ее порождением стал вампиризм. Люди поделились на доноров и вампиров, на тех, кто слушает нытье, и на тех, кто грузит нытьем.
— По-моему, выслушивание жалоб стало валютой человеческих отношений! — замечает Мулиартех. — Ею нынче платят за любовь, за дружбу, за все хорошее…
— И на деньги тоже обменивают, — соглашается Мореход. — Второе детище глупости — платные доноры-профессионалы. Но это, как я говорил, паллиатив. Ужас Глубин разговорами не развеешь. И вот, наконец, на смену прямолинейной глупости пришла непредсказуемая интуиция. Шахматы отставлены, пришла очередь сыграть в кости.
— Надо понимать, игра в шахматы — это хилая человеческая логика, а игра в кости — это могучая человеческая интуиция, — замечаю я, сочась ядом. — Смотрите-ка, сама додумалась — и объяснять не пришлось! Ай да я, гений среди фоморов.
— Адочка, не злись, — елейным голосом увещевает меня Мулиартех. — Оттого, что ты сидишь и дуешься, племя Аптекарей не вымрет.
— А отчего оно вымрет? — вскипаю я. — Может, оттого, что мы славно поболтаем, похихикаем над грядущим концом света? Глядишь, он и отменится!
И тут в разговор вступает молчаливая Мирра, сидящая на дальнем конце стола с нарочито скромным видом, точно кинодива в свете прожекторов.
— Можно узнать, как мы это делаем? — тихо спрашивает она. Все мы замираем, прислушиваясь к ее бесстрастному голосу.
— Вы, Аптекари, и сами не знаете, как, и нам не откроете, — рассудительно отвечает Мореход. — И потому тебе непременно надо побывать на месте… э-э-э…
— …преступления, — заканчивает его мысль Мирра. — Мы же преступники, не так ли?
Мы отводим глаза. Неприятно глядеть на того, кого обвиняешь в гибели мира, понимая: он ничем не виноват. Разве что самим фактом своего существования.
— Ну хорошо, — говорит наш Аптекарь. «Что уж тут хорошего?» — хочу крикнуть я, но, разумеется, молчу. Хватит и того, что все заметили: я дуюсь. Как обычная человеческая дура. — Если я наткнусь в собственном подсознании на силу эту окаянную, что мне делать?
— Попытайся понять, как она взаимодействует с тобой и как ты взаимодействуешь с ней. Больше ничего, — инструктирует Мореход.
— Я пойду с Миррой, — неожиданно встревает Нудд. До сих пор непривычно молчаливый.
— А ты-то ей зачем? — вырывается у меня.
Мореход таинственно улыбается. Черт бы его побрал с его ужимками!
— Если хочешь, иди, конечно! — пожимает плечами Мулиартех. — Может, заметишь что-нибудь важное. От человеческого ума многое ускользает, — деликатно добавляет она. Мирра кивает. Хорошая девочка.
— Значит, мне тоже туда, в четвертую стихию, — скрипит Гвиллион. — Мореход, ты не мог бы отправить меня к бедному парню в голову? Очень мне его летаргия не нравится.
— Что в ней может понравиться? — кривлюсь я. — Мулиартех, я прошу: дай мне спеть Песню Возврата! Я вытащу провидца!
— Ада! — строго смотрит на меня бабка. — Ты и так наломала дров с Песней Убийства. Он сейчас неизвестно в каком месте и неизвестно в каком состоянии…
— Но Мореход же знает!
— Мореход знает только то, что Марк — в мире совсем другого Аптекаря. Кто этот человек, каков его мир, отпустит ли он провидца по твоему зову или часть души провидца так на чужом острове и застрянет, — этого даже Мореход не скажет. Ведь не скажешь, верно?
Мореход качает головой. Небось, и знал бы — не сказал. Вредный акулий сынок.
— Поэтому оставь Марка его судьбе. Мореход отведет к нему Гвиллиона, дети Муспельхейма[34] — гении упрямства. Там его мощь пригодится. А ты и Морк… — Мулиартех пристально смотрит на нас обоих. Я чувствую, как пальцы Морка сжимают мою руку. — …вы оба отправитесь со мной.
— Куда? — холодно спрашивает Морк. В его голосе угроза. Паладин. Защитник осиротевших, убогих и слабоумных.
— В башку твоей невесты! — грохочет бабка в тональности «морской змей гневается». — Туда, где мы сможем узнать, как Аптекарь подцепил ее и сделал своей нагаси бина! Ты что, не помнишь, что сказал провидец? Ада тоже кукла отца лжи! Господи, почему мои потомки такие дураки? Не в меня же они глупостью пошли?
* * *
Человек думает, что ощущение полета ему знакомо. Сны и панорамные виды, самолеты и парапланы дарят людям иллюзию окрыленности. Но обитатели воздушных океанов, знатоки ветровых лоций знай себе посмеиваются над наивным человеческим ощущением неба как опрокинутой бездны. Для тех, кто живет в небе, восходящие и нисходящие потоки, могучие струйные течения и легкие приморские бризы — горы и расщелины, моря и реки, простертые над головами земных существ. И можно сделать так, что небо само принесет тебя к цели. А можно, тяжело сопя и натрудив крылья, пробиваться через воздушные заслоны, словно через лесной бурелом.
Мы с Нуддом плывем по воздушной реке, быстрой и мощной, и беседуем о стилях полета. Нудд хвалит буревестников и альбатросов, гордо демонстрируя длинное стройное крыло. Я смеюсь над его ленивым парением, кувыркаясь в воздушных потоках на острых стрижиных крыльях.
— Вас, людей, только пригласи полетать, — ворчит Нудд, — всякий норовит в ласточку или в сапсана оборотиться. Ну вот скажи: зачем тебе скорость? Мошек на обед наловить собираешься?
