Ветер усиливался, но спрятаться было негде. Всё, что было не из стекла, тоже рушилось. Деревья вырывало с корнем. Стекольцы забирались в погреба, канавы и колодцы, хватались за пни, за корни, за глубоко врытые столбы, привязывали себя к ним цепями и веревками, в общем, каждый спасался, как мог. А у меня даже не было возможности ни за что зацепиться, мои руки были заняты бесценной ношей, и я не разжал бы их ни за что на свете, даже если бы на меня падала гора.
Наверно, этого от меня и добивались. На нас летела не гора, конечно, но разломанная крыша сарая, и я уже не успевал увернуться, а просто упал на колени, прикрывая бесчувственную Эрну своим телом. Это длилось какие-то секунды, поэтому я не сразу понял, что произошло, и почему мы живы. Оказалось, что расплавленное стекло под нами прогнулось, а сверху прикрыло нас как будто большим лепестком. Мы лежали в этой стеклянной ракушке, как в ладонях у огромного доброго существа, в полной безопасности почти до самого конца.
А прекратился весь этот ужас только тогда, когда все прекрасные стекла нашего города превратились в один сплошной темно-бурый, не мерцающий блин. Наша ракушка, увы, тоже. Мы все: люди и животные — стояли на гладкой платформе как в пустыне, и всех нас мягко освещало уходящее на покой малиновое солнце. В синем небе не было ни облачка, и только одна Серая Башня — каменное творение человеческих рук — врезалась хищными зубцами в это просветленное небо.
/////////////////////////////
/////////////////31
Потом в Лесовии говорили, что Бог разгневался на стекольцев за их дерзость, за их чудеса, которые простым смертным делать не положено, за их колдовское мастерство. А в Озерии говорили, что Богиня-Мать наслала на колдунов ураган и землетрясение. А Триморцы считали, что их бог войны Торос отомстил Непобедимому Бриану, который родом из этого проклятого города, стертого теперь с лица земли!
Всякое болтали. Но мастера-то знали, что это не так. Они знали, что это сам Морох их покинул. То ли обиделся на что-то, то ли нашел себе других мастеров. Ушел всемогущий дух песков и никому ничего не сказал.
Мы стояли тогда среди обломков: всё, что было не из стекла, превратилось в крошево. Очень тихо было вокруг, люди устали кричать и плакать и пребывали в оцепенении. Я пытался подобрать хоть что-то, хоть какой-то осколок, но это целое было уже неделимо, и не было жизни и света в этом целом.
— Теперь твоя Оллит довольна? — спросил я Эрну.
Она с тоской оглядывалась вокруг.
— Лучше б ты меня опустил! Что ты наделал, Бриан!
— Я!? Да при чем тут я?! Я — просто дерзкий мальчишка, доведенный до отчаяния… неужели ты не понимаешь, что он сделал это сам?
— Кто?
— Морох… в которого я не верил. Великий Морох. Он сделал это ради нас.
— Как же это…
— Видимо, не зря наш Кир ушел к Песочным воротам.
— Господи… неужели ничего, ничего от них не осталось?!
Эрна опустилась на колени и тоже стала искать хоть кусочек этого огромного непостижимого существа, хоть что-то на память, чтобы сжимать в руке, согревать, благодарить и долго просить прощения за то, что мы оказались такими недозрелыми. Такими большими, тупыми и совершенно не готовыми принять его волшебство!
Увы, и она не нашла ни крупинки и даже заплакала. Я поднял ее и обнял, утешая.
— Ваши кони, Батисто, — сказал Карлос, — насилу поймал! Уезжайте отсюда. Ваш — черный, герцогиня. Киру он теперь вряд ли понадобится.
— Да, — всхлипнула она, — бедный Кир!
Карлос пожал плечами.
— Да нет, Берта за ним присмотрит.
— Что?!
— В сарае он прятался, его и присыпало. Не волнуйтесь, Берта ушибы хорошо лечит… да и замуж ей пора.
— Бриан! — ахнула Эрна, — Бриан, ты слышал!?
— Слышал, — вздохнул я с огромным облегчением, — что ж такого?! Может, я ему и разрешу жениться… но только после нас.
Она улыбнулась, смахнула слезинки со щек, поправила белокурые как у Снежной Королевы волосы и посмотрела глазами ясными и синими как морская даль.
2.02.89
Елена Федина
