— Обещайте, что когда в следующий раз заподозрите кого-нибудь в убийстве, не станете сообщать ему об этом с глазу на глаз, без свидетелей.
— Это ещё почему? — вяло осведомился Гаффин, похоже, он ожидал чего-то более интересного.
— Потому что если преступник окажется настоящим, он вас и в самом деле убьёт.
Обстановку разрядило появление доктора Саргасса, иначе Гаффин, пожалуй, сорвался бы с места и побежал спасаться. До его затуманенного сознания, наконец, дошло, сколь идиотически он себя вёл, откровенничая с предполагаемым убийцей. Ему стало страшно. Но пришёл Саргасс, одного напоил валериановыми каплями, другого обещанным чаем, одному попытался в очередной раз втолковать, что все его мнимые болезни имеют нервическую природу, другому велел пить железо и отпустил обоих с миром. Веттели решил, что, не смотря на трагические обстоятельства, день начался неплохо, потому что два урока он прогулял. «Как хорошо, что ученики не умеют читать мысли своих учителей, — подумалось ему. — Иначе они были бы сильно удивлены».
Насильственный характер гибели юного Мидоуза на этот раз почти не вызывал сомнений, поэтому вскоре после полудня вместе с уже знакомым нам печальным коронером из Эльчестера в Гринторп прибыл полицейский инспектор, и Веттели снова повезло — на пятом уроке его вызвали на допрос.
Впрочем, везение было относительным, поскольку никто не счёл бы приятным общество полицейского инспектора Тобиаса Дж. Поттинджера, а Веттели — особенно. Так уж сложилось, что чёрная кошка пробежала между ними в первую же секунду встречи.
Веттели застал инспектора вальяжно развалившимся в старинном директорском кресле стиля ампир. Это был крупный человек средних лет, с простоватым лицом, обрамлённым рыжими баками, и очень мясистым носом, одетый в штатский клетчатый костюм. Рукава пиджака были самую малость коротковаты, из них некрасиво торчали грубые, как у портового грузчика, руки. Ноги тоже торчали — из-под стола, и обуты были в ботинки не в цвет. Несчастное старенькое кресло жалобно поскрипывало под весом его мощного, жилистого тела, и вообще, инспектора Поттинджера было как-то слишком много, хотелось держаться на расстоянии.
— Норберт Реджинальд Веттели — это вы? — бросил инспектор вместо приветствия. Взгляд его был таким недоверчивым, будто он был уверен, что вошедший непременно захочет выдать себя за другого.
— Да, это я, — подтвердил Веттели безразличным тоном, хотя уже успел почувствовать неприязнь к полицейскому из Эльчестера. И весь дальнейший диалог эту неприязнь только укрепил.
— В каком классе учитесь? — школьных порядков инспектор не знал, и учительская мантия Веттели не помогла.
— Я преподаю естествознание и военное дело, — возразил Веттели холодно.
— Преподаёте? Неужели? — в голосе полицейского звучало откровенное пренебрежение. — А не слишком ли вы молоды для такой должности, мистер Веттели? Что вы можете смыслить в военном деле? — видимо, естествознание казалось Поттинджеру менее хитрой штукой.
— Моё руководство считает меня достаточно компетентным, а я не вижу причин сомневаться в компетентности суждений моего руководства, — отчеканил капитан Веттели, тихо зверея. Впрочем, он всегда умел держать себя в руках, и демонстрировать своё настроение был не намерен, внешне продолжал хранить полнейшее хладнокровие.
Инспектор почему-то счёл такой ответ оскорбительным и перешёл на личности.
— Очень умный, да?
— Да, — не стал спорить Веттели. — Вы тоже это заметили?
Бычья шея полицейского покраснела.
— Отвечать по существу! — рявкнул он. — Вы первым обнаружили тело убитого Мидоуза?
Тон его был таким обвиняющим, будто обнаруживать мертвые тела — это преступление хуже самого убийства.
— Нет. Я первым обнаружил тело его предшественника, Бульвера Элиота Хиксвилла. Мидоуза нашёл учитель изящной словесности, мистер Гаффин, их двоих нашли ученики, а я…
— Что значит «их двоих»? — инспектор резко подался вперёд, кресло трагически взвизгнуло. — В школе ещё один труп? Почему мне об этом до сих пор не известно?
— Потому что Огастес Гаффин не труп, ему просто стало дурно при виде крови.
— А-а-а! — протянул Поттинджер, широко и неприятно улыбаясь из-под рыжих усов, вид у него сделался довольным, как у большой жабы, до отвала наевшейся мух. — Ясненько. Ну, конечно, чего ещё от вас, умных и образованных, ждать?
Веттели хотел было напомнить, что, вообще-то, в обморок упал не «умный он», а совсем другой человек, но не стал. С такими людьми, как инспектор Поттинджер спорить бесполезно, их логика абсолютно непробиваема в силу ограниченности ума и недостатка воспитания.
Данный типаж был хорошо знаком Веттели по некоторым из полковых офицеров, выслужившихся с самых низов.
Он знал случаи, когда человек, продвигаясь по карьерной лестнице, легко воспринимал тот уровень культуры, что соответствовал него новому статусу. Ярким примером тому мог служить полковник Финч, бессменный командующих их 27 Королевского. Полковник родился сыном деревенского почтальона, но к тому моменту, когда Веттели с ним познакомился, его нельзя было отличить от рафинированного аристократа, выросшего в родительском поместье под присмотром строгих гувернёров и учителей хороших манер. Причём это была не игра, не поза, новый образ подходил полковнику чрезвычайно органично.
К людям, подобным полковнику Финчу, Веттели относился с безграничным уважением, не будучи уверенным, что на их месте сумел бы достигнуть подобных высот, и подозревая, что сам склонен скорее к деградации, чем к эволюции (во всяком случае, уже в первый год службы он понабрался от солдат много лишнего и теперь вынужден был внимательно следить, чтобы это лишнее вдруг не всплыло в самый неподходящий момент).
Да, положительные примеры были.
Но чаще случалось обратное.
Достигнув какой-то высоты, как правило, не слишком значительной, но всё же выделяющей его над народом, человек начинал бравировать своим бескультурьем, нарочно подчёркивал собственные дурные манеры, отсутствие воспитания и вкуса, становился особенно груб с теми, кто недавно ходил у него в товарищах, чьё положение считал ниже своего, а равных себе презирал, ведь «им-то всё с рождения легко доставалось, а я своё потом и кровью заслужил».
Веттели пока не очень уверенно ориентировался в мирной жизни, но с каждой минутой всё сильнее подозревал, что инспектор Поттинджер как раз из числа тех, о ком говорят: «From zero to hero». Отсюда и его ненависть ко всякого рода «образованности», и безобразный коричневый костюм, и ноги в диких чёрно-белых штиблетах, далеко торчащие из-под письменного стола…
