— Принц вас узнал. Вы хотите его видеть?
— Очень хочу, но сперва я хочу видеть отца-настоятеля сего монастыря. Вы и есть тот героический брат Ордена, что спас его высочество?
— Да, господин герцог… Это у меня на лбу написано?
— В некотором роде, — еще раз усмехнулся гость.
— Вы прибыли из столицы?
— Отнюдь нет, и вы могли бы догадаться об этом. До столицы ваша слава еще не докатилась, а вот в Брулене о вас слагают легенды. Разгневанный монах с острой косой, понимаете ли…
— С косой? Я сражался мечом и то несколько минут, — удивился брат Жан.
— Ну вы же не хуже меня представляете, что такое слухи и домыслы. Будьте любезны доложить настоятелю и подождать меня здесь, — я хочу побеседовать с вами, а потом вы проводите меня к принцу.
— Хорошо, господин герцог.
Брат Жан дважды вдохнул и выдохнул, прежде чем толкнуть резную дубовую дверь. Этот человек, кажется, везде чувствовал себя как дома, командуя чужими людьми точно слугами или вассалами. Он не задумывался, будут ли выполняться его распоряжения, и точно так же не хотелось раздумывать тем, кто получал приказы. Через несколько лет принц Элграс станет таким же, как его родственник. Теперь брат-расследователь лучше понимал, почему наследник с такой любовью и уважением отзывался о своем двоюродном дяде, и почему девица Къела говорила о нем тем доверчивым и восторженным тоном, который слышится в голосах детей, когда они упоминают о достойных родителях.
Еще через пять минут, когда настоятель Ириней ответил «Зови немедля!», а брат Жан остался за дверью в тихом коридорчике перед его кабинетом, он опустился на лавку и уткнулся взглядом в беленую стену. Зачем приехал этот человек и почему он явился в одиночестве? Герцог много дней провел в дороге, это было очевидно, но если он приехал, чтобы забрать принца в столицу, то почему, против всех правил, прибыл один? Торопливые шаги. Его высочество принц Элграс, только что помянутый и словно откликнувшийся на мысли брата Жана. Его сюда никто не звал, ему было положено оставаться в келье на третьем этаже, но золотоволосого подростка подобные вещи не волновали никогда. Мало ли, что положено — ведь хочется-то другого…
Юноша бездумно оправил одежду и провел ладонями по волосам, потом тихо уселся рядом с монахом. Впрочем, надолго его терпения не хватило.
— А дядя там, да? — спросил принц шепотом.
— Да, ваше высочество.
— А надолго?
— Понятия не имею, ваше высочество.
— У… Примерно через полчаса двери отворились. Принц подскочил, словно укушенный осой в седалище и с места прыгнул навстречу герцогу. Брат Жан приготовился услышать радостный вопль, который уже выучил наизусть весь монастырь — им сопровождались все приятные события в жизни наследника престола, — но стал свидетелем очередного чуда. Юноша подлетел к своему родственнику молча, впрочем, нежными объятиями можно было удушить и человека покрепче герцога Гоэллона.
— Вас и монастырь не научил себя вести спокойно? — усмехнулся, осторожно отодвигая от себя наследника, герцог. — Элграс, я вам говорил, что вы чудовище?
— Раз так сто…
— Печально, я повторяюсь, но скажу и в сто первый. Вы — чудовище. Доблестному монаху не стоило рисковать ради вас жизнью. Вы бы в одиночку распугали всех, кто на вас покушался, и они бы вернули вас с большой суммой золота впридачу.
— Ага! — радостно согласился Элграс.
— Брат Жан, вы не откажетесь выйти во двор?
— Вы не хотите отдохнуть? Вам наверняка уже подготовили покои…
— Хочу, я очень хочу и отдохнуть, и посетить монастырскую баню, буде она тут имеется, но сначала я все-таки хочу поговорить с вами обоими. Желательно, сидя. Есть ли в сей гостеприимной обители лавка под тенистым деревом?
— Найдется, — улыбнулся брат Жан. — Пойдемте. Нашлась и лавка, отполированная задами отдыхавшей тут после трудов братии, и тенистое дерево, даже не одно — две плакучие ивы, склонившиеся над небольшим прудом. Который день стояла жара, и над водой висела легкая дымка. Пруд недавно чистили, но он опять успел по краям зарасти тиной и ряской. Толстый карп лениво подбирал остатки хлебных крошек с поверхности воды.
— Сущая идиллия, — кивнул герцог Гоэллон. — Присаживайтесь, по… Договорить он не успел. Небо, которое мгновение назад светилось ровным желтовато-белым летним светом, полностью померкло. Стало по-ночному темно, и даже темнее, чем обычно. Брат Жан, отлично видевший в сумерках и полуночной тьме, едва-едва мог различить очертания лавки и силуэт сидевшего на ней человека, хотя мог протянуть руку и коснуться его плеча.
— Ух ты! — воскликнул принц. — Как в Книге Сотворивших!
— Боюсь, что так, — ответил герцог. — Садитесь, садитесь, думаю, это надолго.
Брат-расследователь вздрогнул. Тьма, накрывшая обитаемый мир ладонями, могла означать многое. Возможно, где-то Сотворившие обратили взгляд на мир смертных, даруя очередное чудо. Возможно, случилось нечто, куда худшее. Монах прижал правую руку к сердцу. Ему было страшно. Тьма вызывала скверное, очень скверное ощущение: он будто бы оглох. Перестал слышать ту песню всего сущего, которую помнил с колыбели, которую его научили различать в обители… То ли песнь эта смолкла, то ли брат Жан чем-то прогневил Сотворивших.
Ему вдруг показалось, что земля уходит из-под ног, а все вокруг расплывается, тает во тьме, размокает и разваливается на части, словно кусочки хлеба, брошенные в пруд. Ивы, старый толстый карп, цветные камни, которым был выложен берег, лавка, сидевшие на ней люди, сам брат Жан — все это растворялось, размывалось и переставало существовать, и, главное, молчало, молчало…
— Больно! — взвыл монах минутой позже, когда ладони герцога легли на его уши и жесточайшим образом растерли их.
— Ах, простите, ваше преподобие! Ну или не прощайте, только садитесь на сию скамью и не пытайтесь больше лишиться чувств, хорошо? Брат Жан очутился на скамье между принцем и герцогом. Уши горели, но, зацепившись за боль и жжение, монах почувствовал, на каком свете он находится. Или, стоило сказать, в какой тьме?.. Издалека доносились крики, молитвы, распоряжения и испуганные стоны. Все вперемешку. Кто-то впал в панику, другие рухнули на колени, вслух молясь, а третьи поняли, что тьма — тьмой, но небо на землю пока еще не падает, а вот случайно уроненные свеча или факел могут быть опасны, и пытались успокоить напуганных и усмирить бессмысленно бегавших.
— Хорошо, что мы успели уйти в это тихое место, — герцог Гоэллон, видимо, думал о том же. — Здесь никто не помешает мне выслушать историю ваших злоключений. Элграс, начинайте…
