— Им тоже кто-то помогает, — сказал Шамиссо.
— Неудивительно, — отозвался Лоу. — Уверен, что им помогают противоположные нашим силы.
— Второго такого Подсвечника нет, — растерянно повторил Фонсека.
— Нам надо спрятаться, — рассудил Чойс.
Они быстро покинули открытое пространство нефа и по двое разместились за колоннами: справа от прохода — Чойс и Фонсека, слева Лоу и Шамиссо. Как отметил про себя Чойс, за одной колонной могло бы разместиться еще человек пятьдесят. Из своего укрытия он стал внимательно следить за происходящим.
Двери теперь были полностью распахнуты, и в их проеме виднелись четыре силуэта: огромная сгорбленная фигура великана Ульва, покачивающийся клобук Саурбэира, карликовый силуэт Гюрда и квадратная мощная фигура самого Вольфганга с распущенной гривой волос. Молнии освещали их сзади, поэтому лица вошедших были не видны. Массивная фигура Вольфганга шагнула вперед. Его лицо продолжало оставаться в тени, но чувствовалось, что он напряжен. В руках на уровне живота он держал предмет, светящийся неярким темноватым сиянием.
— Подсвечник! — выдохнул Фонсека. — Такой же, как у нас, но другой. Темный!
Чойс кивнул. Да, это был другой подсвечник, с одной свечой, прямая противоположность Светлому Подсвечнику Шин, воплощение зловонного серного пламени преисподней.
Теперь у них были равные возможности.
— Эдмунд!
Вольфганг не шевельнулся, когда произносил его имя, но оно разнеслось по всему Храму.
— Эдмунд! — повторил Вольфганг. — Я знаю, что ты здесь. Думаешь, ты хорошо спрятался?
— Я слышу мельтешение их мыслей, — послышался другой голос, пронзительный, резкий, визгливый. Без сомнения, это говорил Гюрд.
— Нет! — прошептал Чойс.
— Выходи, — потребовал Вольфганг. — Давай поговорим напоследок. Повинуясь внезапному импульсу, Чойс вышел из-за колонны и встал посреди гигантского нефа. Сияние Чаши освещало его, тогда как Вольфганг оставался в тени.
— Ты слишком самоуверен, — произнес Чойс. — Наверно, поэтому у тебя нет произвища.
— Наблюдательность — хорошая черта. — Голос Вольфганга дрогнул. — Но ты не борец.
— Я тоже здесь.
— Но ты не один.
— Как и ты.
— Ох уж эти мне древние законы-препоны… — отступил Вольфганг. — Законы-препоны…
— А ты бы с удовольствием уничтожил их, не так ли?
— Я как раз хочу это сделать.
— Как дела-то, Вольфганг? — спросил вышедший из-за колонны Фонсека. — Позволь вставить словечко — у тебя ничего не получится.
— Явление второе, — отметил ничуть не удивившийся Вольфганг. — Те же и Фонсека. Тебе еще не выпустили кишки, Фонсека, за твою излишнюю, на мой взгляд, болтливость?
— Ну почему излишнюю? — обиделся Фонсека. — Мне кажется, я вовремя вступил в разговор.
— Кстати, не думал, что ты заведешь их так далеко.
— Все мы зашли так далеко, — парировал Фонсека.
— Есть и другие, конечно?
— Да. Вот они.
Из-за колонны появились Лоу и Шамиссо.
— Лоу и Шамиссо, — сказал Вольфганг.
— Я восхищен, — произнес Чойс. — У тебя хорошая память. Может, нам стоит познакомиться и с твоими друзьями?
В полосе света появился великан Ульв. Это было ужасное создание, все поросшее косматой шерстью, с торчащими на голове короткими острыми рогами, красными глазами и огромной пастью.
— А, люди! — рявкнул он. — Знаете, чем я питаюсь?
— Как же, как же, — сказал Шамиссо. — Ты, небось, людоед. Людей глотаешь. А разве ты не знаешь, что у них внутри? Правильно, внутренности. А что в них? То-то и оно! Однако тебе, наверно, такая начинка нравится.
Храм наполнил жуткий рык.
— Какой ты невоспитанный, Шамиссо, — сказал засмущавшийся Лоу.
Вольфганг протянул руку и дотронулся до великана, что-то негромко сказал ему. Ульв отступил обратно в темноту, сверкая раскаленными угольями глаз.
— Послушай, Эдмунд. — Вольфганг небрежно играл темным Подсвечником. — Мир все равно будет разрушен. Не сейчас, потом, но ответь мне, что за разница. Я желаю просто ускорить процесс. Я управляю огромными силами, которые издавна ведают Разрушением.
— Ты лишь орудие, Вольфганг.
— Нет. — Голос Вольфганга повысился. — Я управляю ими.
— А они понукают тобой. Это древняя палка о двух концах, проблема, в которой хорошо разбирались наши предки.
— Вы все будете благодарить меня, когда мир будет уничтожен.
— Как это? Ведь перестанем существовать и мы. Ты непоследователен.
— Напротив, есть много вероятности в том, что мир будет существовать, но будет существовать обновленным, под властью тех сил, которыми управляю я.
Чойс засмеялся.
— Почему ты смеешься? — спросил Вольфганг.
— Да просто так… Смех разобрал. Говоришь, силы, которыми ты управляешь, будут повелевать миром? Значит ли это, что миром будешь править ты?
— Ты правильно угадал.
— А чего тут угадывать? Не пойму только — ты дурак, Вольфганг, или просто обманутый хитрыми?
— А ты чужак, Эдмунд, — ответил тот. — И друзья твои — тоже чужие тут. Что вам в Де-Мойре? Может, у вас тут похоронены родственники?
— В Содружестве есть такая поговорка: «Путник, что дал хлеб тебе, уже брат тебе». А что до предков — если б они и были похоронены здесь, то давно уже не лежали бы в земле, а слонялись бы по всему Де-Мойру, повинуясь твоей воле.
Луч, таящий в себе тьму, хлестнул по покрову Подсвечника, превратив его в пепел. Чойс едва успел направить пламя своих трех свечей на Вольфганга. Теперь два луча встречались, шипя и брызжа звездчатыми искрами в месте соприкосновения. Пламя Чаши ярко вспыхнуло, осветив их обоих, и только сейчас Чойс мог полностью разглядеть своего противника. Нет, Вольфганг не был гением, как сам утверждал, не был человеком, слишком рано родившимся для своей эпохи. Злопредсказанный, темный плод неправедного соития, результат сошедшихся в одну точку предсказаний и знамений, это не он шел на столкновение с мировыми силами — его туда вели мировые золы. Он был создан для своей миссии. Абсолютный маятник. Черты его были искажены ненавистью, рот оскалился, глаза налились кровью, тяжелый горбатый нос сморщился сетью морщин.
— Ты умрешь, — выговорил его оскаленный рот. — Тебя убьет Канделябр.
Чойс и раньше слыхал легенды о Темном Канделябре Вав. Как гласили легенды, в нем пылало Зло вместо огня. В каких местах побывал Вольфганг, чтобы добыть его, Чойс даже не желал знать. Правильно сказала мудрая Птица Хва — они лишь орудия тех сил, которыми в очередной раз будет решаться давний спор.
— Похоже, нашей кровью решается древний апокалиптический спор, —высказал он свою мысль вслух.
— Ерунда, — прошипел Вольфганг сквозь сжатые зубы. — Сначала умрешь ты, а потом обрушится мир.
