Нет, мелькнула в его голове, какая уж тут магия. Это только в красивых сказаниях непререкаемое и ужасное зло наказывается с помощью меча, и просыпается от векового сна зачарованная принцесса. Не только, оказывается, на ринге процветают правила плохого бокса с их заранее установленным победителем. Тоскливо стало Чойсу. Как все тривиально в этом мире, где обязательно и твердо торжествует добро, а зло несомненно терпит поражение. Как печальна и безвыходна эта традиционная заданность, которая отбивает терпко-сладкий вкус риска и смерти. И перед тем, как сделать свой рывок, который от него требовался, он с жалостью посмотрел на Вольфганга и со свирепым вожделением — на Чашу.
Он метнулся вправо, пропуская луч Канделябра у левого бока, и мощно ударил кулаком в лицо Вольфгангу. Тот покачнулся, и нечто вроде удовлетворения показалось на его разбитом лице. Ноги его сами шагнули назад, к краю выступа: он оказался прямо над отверстым зевом Чаши. На мгновение он застыл на краю, еще более контрастные тени легли на его лицо, и из носа через губы на грудь сбежала тонкая струйка крови. Чойс видел его глаза — они были почти что счастливы.
Губы Чойса раскрылись, и он сам собой, принуждаемый, сам себя ненавидя, вымолвил:
— Испей чашу вина ярости гнева Его.
Он видел, как Вольфганг за мгновение до того, как упасть, усмехнулся, и вдруг жалость к нему с новой силой овладела Чойсом. Медленно падал Вольфганг. Его рука, судорожно описав круг, отпустила Темный Подсвечник, и он скрылся за краем, упав в Чашу. Вольфганг упал следом, отвернувшись от Чойса.
А тот стоял, устремив неподвижный взгляд на то место, где только что был его противник. Затем перевел взгляд на свою руку. Кожа на костяшках пальцев в месте удара была размозжена и сочилась кровью. Только сейчас он почувствовал сильную боль в руке.
Он подошел к краю и взглянул на содержимое Чаши. Так же клокотало и волновалось оно страданиями и болью, и не было видно Вольфганга там. Он посмотрел в сторону. Подсвечник Шин, исполнив свою миссию, исчез, как и предсказывал Иллувеллир.
Сзади послышались шаги, и на площадку вышли Фонсека, Лоу и Шамиссо. Они были встревожены, руки их сжимали мечи. Не заметив Вольфганга, они начали настороженно оглядываться.
— Он уже умер, — чужим голосом проговорил Чойс.
— Умер? — переспросил Фонсека. — Вольфганг умер? — Он не верил ушам своим.
— Он упал в Чашу, — сказал Чойс. Какое-то странное бремя легло на его плечи, придавив к земле. Он медленно поднял руку и сжал ее в кулак.
— Так ты его… кулаком? — Теперь Фонсека не верил уже глазам своим. — Я думал, это Подсвечник, а ты… ты кулаком его…
Он повернулся к остальным, которые тоже застыли в недоумении.
— Он его кулаком, поняли?
Чойс разлепил губы.
— Сефирот, конечно? — спросил он.
Они продолжали недоуменно переглядываться.
— Да, Сефирот, — ответил наконец за всех Фонсека.
— Конечно, Сефирот, — сказал Чойс. — Как же иначе? Конечно, Сефирот. — И тень, необъяснимая для его друзей, пробежала по его лицу.
И вдруг все они, Армстронг Лоу, Ги Шамиссо, Вилибальдо Фонсека, вдруг они тоже почувствовали то бремя, что первым легло на плечи Чойсу.
Но сам он вдруг встрепенулся.
— Не надо, — угрожающе и невнятно закричал он немому своду. — Не надо этого, Господи! Избавь меня от бремени своего! Не забирай имя мое для памяти!
Но молчал свод, и вдруг золотом и лазурью проступили на нем имена их. И было среди них и его имя.
Злом полыхнули его глаза.
— Неверен был твой выбор, — глухо и косноязычно выговорил он. Вперед вдруг выступил Фонсека. Из них всех он первый понял, что произошло с Чойсом.
— Прикажете отправляться в Стодрейм, светлый лендрманн? — спросил он.
Чойс перевел взгляд на него.
— Да, — отрывисто бросил он. — В Стодрейм! Едем же! В Стодрейм!
— Грядет веселье, — проговорил Армстронг Лоу, пророк вне своего отечества.
Среди мертвой тишины внезапно и кликушески зазвучал смех Шамиссо.
«И тогда вопросили в один голос все: „Кто они?“ „Кто они?“ — вопросили в один голос все.
И одни ответили: «Они святые», — и заплакали слезами умиления и почитания.
И ответили другие: «Они колдуны», — и убоялись.
А третьи ответили: «Они — Добро», — и восславили их в веках, ибо навечно улеглись спать мертвые Ботольфинги, и сгорели страшные твари Вольфганга, и небо Тарлтара вновь стало голубым, и навек исчезли Слепцы Судьбы.
И были правы те, последние.
Ибо были Герои Чаши — Добром».
ТАК УТВЕРЖДАЕТ «САГА О ВОЛЬФГАНГЕ И ЭДМУНДЕ»
