Стремительным подшагом, почти не отрывая подошвы от утоптанной земли, Раньян сблизился с левым оппонентом и принял его тесак на основание своего клинка. Сталь загремела, рассыпав венчик искр, Раньян, чуть присевший, словно пружина, для смягчения защиты, выпрямился, как змея в броске, отбрасывая вражеский тесак, и ударил противника ногой в пах. Солдат отступил, сгибаясь, и получил вдогонку кончиком турнирного меча по макушке. Это было не смертельно, однако на минуту-другую солдат из боя выбыл, упав на колени с белым, перекошенным лицом. Длинный меч, конечно, не столь уж и тяжел, но и не легок, особенно, будучи разогнан крепкими руками. Мозги, бывает, основательно перетряхивает даже в шлеме, а уж без него тем более. Здесь напрашивался добивающий удар, и бретер его обозначил, но удар оказался ложным, а Раньян неожиданно атаковал второго бойца.
Прием был сложный, против собрата по ремеслу вряд ли сработало бы, но мечник рассчитывал, что профессиональный наемник, привычный к верховому бою, плохо владеет наукой освобождения от захватов. Так и вышло. Бретер вошел в «круг смерти», едва ли не вплотную к противнику, связал вражеский клинок своим, уведя в сторону. Левой рукой перехватил тесак и ладони противника за коротенькой гардой, выкрутил, полностью открывая врага. В общем, прием походил на тот, которым мечник на глазах Елены обезоружил предателя в подземельях Мильвесса, только вместо рычага из собственного клинка бретер на этот раз пользовался «голой» рукой. Да и колоть гардой в глаз бретер не стал, вместо этого Раньян быстро и страшно ударил противника оголовьем турнирного меча по зубам. Отступил назад и тогда уже рубанул, снова самым концом граненого клинка, целясь в шею. Попал.
Дело началось, против ожиданий, хорошо. Врагов уже пятеро, а если не считать писца, то и четверо. Получивший в голову упал на колени, раскачивался, потеряв ориентацию, ероша мокрые от крови волосы дрожащими пальцами. Раненый в шею фыркал и глухо подвывал, пытаясь зажать артерию, но бесполезно. Несчастного предало собственное сердце, проталкивая с каждым ударом очередную порцию красной жидкости меж слабеющими пальцами, так что жить дозорному оставалось считанные минуты. Удача! Но бретер хорошо понимал, что его фарт тянется ровно до первой ошибки, первого пропущенного удара. И хоть четверо, хоть пятеро могут этих ударов нанести превеликое множество, хоть один цель да найдет.
Троица второй шеренги напала красиво, не в пример своим предшественникам, на которых дозорные не обращали внимания - сначала победа, затем все остальное. Женщина осталась с Артиго. В полутьме звенел громкий визг, какая-то припозднившаяся горожанка увидела смертоубийство и отреагировала соответствующе. Зашумела питейная изба, где, похоже, кто-то еще оставался, а в маленьких окошках окрестных домов начали загораться огни, проснувшиеся хозяева тянули из очагов угольки, чтобы затеплить свечу или пропитанный жиром кожаный шнурок. Наперебой захрюкали свиньи, обычные и сторожевые, но сражающиеся на это внимания не обращали, гремя железом насмерть. Все, что не касалось боя, сейчас было, считай, на луне.
Троица наступала, желая охватить бретера полукругом и прикончить одновременными ударами с разных сторон, Раньян в свою очередь пытался их переманеврировать, прорвавшись сквозь строй или обойдя. Задуманное ни у кого не получалось, но мечнику пришлось отступать, угрожая троице быстрыми выпадами. Пот уже катился градом по искаженным в злых гримасах лицам, скрипела кожа и звенья кольчуг. Раньян не позволял окружить себя, но давалось это нелегко. Пока еще хватало и сил, и дыхания, но бретер уже чувствовал, что меч основательно потяжелел, а одышка вот-вот коснется груди удушающими пальцами.
Раньян легко упокоил бы любого из трех один на один, с двумя пришлось бы побороться, но с более-менее предсказуемым итогом, однако все сразу, это было уже опасно. И очень сильно мешали щиты. Раньян все-таки пропустил взмах топора - хорошо заточенное лезвие вспороло левый рукав и разрезало мышцу. Рана была легкая, из тех, что можно даже не зашивать, само зарастет, пусть и уродливым шрамом, но мечник сбился с ритма. Главарь, чуя ослабление противника, ринулся в атаку, словно знаменный рыцарь на строй пик, без оглядки. Он удивительно ловко махал одноручным мечом и щитом, намного лучше рядового сержанта, видимо прилежно брал уроки фехтования. И комбинацию разыграл совершенно не солдатскую, так финтить не каждый дуэлянт решился бы. Приемом «мельничное колесо» он сбил меч Раньяна в сторону и вниз, ударил кромкой щита по правой руке, не дав поднять меч в блоке, и кольнул в голову, замахнувшись чуть ли не от уха.
Раньян заученно воспользовался тем, что командир, крутя щитом и мечом, сильно открылся, оставив корпус без защиты. Руки сами собой высвободили длинный клинок из соединения со щитом, стальная полоса ударила в грудь противника, но слабо, слишком слабо, скрытая под стеганой тканью кольчуга даже не лязгнула в ответ. Бретер снова был принужден к отступлению, в черепе гудели колокола, правый глаз заливало липкой кровью, слабость растекалась по левой руке, словно яд. А враги наседали, обретя уверенность. Раньян прикинул, что у него в запасе пять или шесть шагов назад, затем припрут к стене и дальше, соответственно, неминуемая гибель.
Забавно… пройти через столько поединков, побеждать сильнейших, заслужить говорящее само за себя прозвище «Чума» - и все это, чтобы тебя зарубил обычный наемник в богом забытой глуши, а потом закопали в какой-нибудь яме, хорошо, если просто не бросят в канаву. Некрасивый и бесславный конец. У злого на язык Чертежника нашлась бы по этому поводу пара сентенций и конечно ремарка насчет сурового Искусства, которое всегда забирает причитающееся.
Но за спинами врагов бретер видел мальчика, замершего, прижавшегося к охраннице. Не понимающего, что сам пришел на смерть и к смерти же привел единственного на весь огромный мир защитника. Ребенок рассвет не увидит в любом случае, каким бы ни был приказ у дозора, теперь они обязательно убьют Артиго, не станут рисковать - вдруг объявятся еще какие-нибудь спасители.
Взмах, еще взмах. Один из «зубастых» наконец отошел в мир иной, второй пытался встать с колен, однако падал раз за разом. Противники все так же бились молча, лишь тяжелое дыхание вырывалось из глоток, звенела сталь, и подошвы козлиной кожи глухо стучали по твердой земле. Время теперь стало верной служанкой дозорных, против бретера обращались каждое мгновение, каждая потерянная капля крови, любой шажок. Щит плюс меч, щит плюс широкая сабля, щит плюс топорик. И четыре шага до стены, нет, уже три, а разбить слаженный строй противников никак не удавалось, щиты и сработанность группы давали слишком большое преимущество.
Два шага.
И Раньян понял, что пришло время рисковать, положившись на везение. Меч в его руках нарисовал хитрую кривую, бретер выиграл шаг, качнувшись вперед, а затем Раньян атаковал саблиста, который занял центральную позицию. Солдат был хорош и быстр, но слишком широко разводил саблю и щит, действуя ими не слаженно, а по очереди - удар-защита - в легко угадываемом ритме. Острие турнирного меча нашло брешь и укололо под мышку, между наплечником и бригандиной. В то же мгновение бретер получил мощный удар в бок слева и сзади. Топорик с легкостью разрубил кожаную куртку, расколол смоляную броню, попав то ли в нижнее ребро, то ли под него.
Раньян почувствовал себя так, словно ему проткнули почку бронебойным кинжалом «последней надежды», сила удара едва не уронила мечника на колени, холодный пот выступил по всему телу в долю секунды, будто вместо кожи у Раньяна была сплошная губка. Лишь многолетний опыт и долг, что был крепче смерти, удержали бретера на ногах. Он развернулся корпусом и принял на грудь укол меча вражеского предводителя. Хрустнули ребра, но вспышка новой боли потерялась на фоне жидкого огня, затопившего почечную область. Смоляная кираса получила вторую пробоину, но удержала клинок, пропустив его не больше чем на два-три пальца.
