было принято скорее на уровне инстинктов, чем осознанно. Но теперь, зная, куда они направляются, Бладхаунд удовлетворенно заурчал, смакуя свое предвкушение. Бойни ему не видать, но будет кое-что не хуже. А может и лучше!
Марк серой тенью пронесся по затененным коридорам. По пути он не встретил ни одной камеры, да и зачем они здесь? В этой части Блока нет пациентов, только персонал. И снова экономия Бострома сыграла ему на руку. Или все-таки жадность? Да не, этот вроде идейный…
Марк замедлил шаг, приближаясь к двери, за которой спал уборщик. Он не хотел думать, почему бедняга живет в Клинике. Вполне вероятно, что у него в трущобах родственники, даже может быть дети. Их нужно кормить, а платят ему мало, поэтому мужчина таким образом экономит на проезде, возвращаясь домой лишь раз в неделю. А за детьми пока присматривает… ну там жена или сестра, которая работать все равно не может из-за инвалидности. В трущобах ведь много мутантов, так что расклад почти каноничный.
Он мягко толкнул дверь и та отворилась без малейшего сопротивления. Верно, от кого тут запираться? Марк прошел вперед, удивляясь тому, как быстро его глаза адаптировались к полной темноте, ведь здесь люминотоны не горели.
В комнатушке три на четыре помимо кровати и шкафа не было ничего, только в углу стоял инструментарий уборщика – ведра, швабры, щетки. Все, как сто лет назад. То есть для кого-то био-валентная синхронизация, расширительные модификации и ренж-двигатели – все это так и осталось отдаленным будущим, которое не особенно то и нужно. А с зарплатой в пять тысяч дат какая тебе Аниматика? Какой личный транспорт? Какая натуралка на завтрак?
Марк усилием воли погасил неуместные мысли и нагнулся, доставая из-под правой штанины стилет из реактостекла. Затем распрямился и занес руку для удара. В этот момент Бладхаунд перехватил контроль и парень не стал сопротивляться – раз уж он это делает, пусть монстр удовлетворит свои нехитрые аппетиты, будет меньше вырываться.
Взмах и горячая кровь брызнула ему в лицо. Уборщик подскочил, но Марк не дал ему заорать, накрыв раззявленный рот свободной рукой. Второй удар он нанес рукоятью ножа в висок и мужчина прекратил дергаться. Парень стащил обмякшее тело на пол.
Глядя на свою пер… вторую жертву, Марк уронил судорожный вздох. Он знал, что нужно делать, и ненавидел себя за это.
Он сорвал с кровати простыню и располосовал ее на пять широких лоскутов. Затем, макая пальцы в кровь уборщика, растекшуюся во все стороны от тела рубиновым озерцом, быстрыми штрихами нанес на каждый лоскут серию символов, при одном взгляде на которые у него ком подступал к горлу. Руки сами делали все необходимое, хотя Марк не был уверен, что контроль над его телом сейчас принадлежит охотнику.
Он свернул лоскуты в тугие канаты и обвязал ими запястья, лодыжки и шею мужчины. С шеей парень работал осторожно, ведь ничего не выйдет, если обреченный задохнется до окончания ритуала. Что? Обреченный? Вот, он уже думает, как Бладхаунд!
Свободные концы канатов он привязал к ножкам кровати и к шкафу. Получилась неровная пятиконечная звезда, но в его ситуации этого было достаточно. Парень пару минут приходил в себя, а затем несколько раз ударил уборщика ладонью по лицу. После третьего удара мужчина открыл глаза и уже вновь собрался заорать, но Марк ловко затолкал ему в рот заранее подготовленный кляп.
Он продолжил избивать пришедшего в сознание уборщика, сломав ему – согласно отчету Бладхаунда – шесть ребер и лучезапястный сустав. Затем вспорол на нем футболку и стал резать плоть. А в это время его собственное горло уже начало выталкивать из себя свистящие конвульсивные хрипы, и вместе с ними – слова жертвенного заклинания.
– Лайа ашиах ноор тэнна, – шептал Марк, постоянно сбиваясь и шмыгая носом. Он хотел отвернуться, очень хотел, но охотник будто специально отступил, больше не пытаясь взять дело в свои руки. Марк чувствовал – монстр улыбается, и было сложно понять, что доставляет ему большее удовольствие – мучения жертвы или тщетная борьба Марка с самим собой.
Закончив полосовать грудь и живот уборщика, он начал резать его ноги – прямо через грязные жемчужно-белые штаны. После ног настал черед плеч и рук, а потом шеи и лица. Когда Марк дошел до щек, уборщик обгадился и к резкому железистому запаху свежей крови добавилась вонь опорожненного кишечника. Парень скривился, но подавил приступ рвоты.
Внутренний голос подсказал ему, что делать дальше, и Марк понял, что просто не сможет. Похоже, придется рискнуть, попытавшись убить Стражей наверху, ведь это определенно не так жестоко, как обречь одну единственную душу на вечные страдания в тенетах демонов тьмы, ну и заодно гарантировать ад самому себе.
«Даша», – прошептал Бладхаунд и вновь скрылся в тени закоулков воспаленного сознания.
– Да будь ты проклят! – выкрикнул Марк и вонзил нож в левый глаз уборщика. Тот заревел сквозь кляп и изогнулся всем телом, но парень навалился на него и начал выковыривать глазное яблоко. Со вторым было проще – мужчина больше не дергался, он был жив, но потерял сознание от боли.
«Верни его», – приказал охотник, и за призрачным шепотом последовала череда образов, смысл которых сводился к тому, что Эссенциал не примет жертву, если она даст мало эмонита.
– Иди к черту, – процедил Марк, опустошая вторую глазницу. Он вырвал кляп изо рта уборщика и запихал туда его глаза. Потом двумя руками зажал мужчине рот и нос. Тот стал задыхаться, пришел в себя и непроизвольно сглотнул. Марк позволил своей жертве осознать произошедшее и лишь тогда всадил ей нож в середину лба.
После этого парень отвернулся и отошел к двери. За его спиной что-то зашуршало, тьма там сгустилась сильнее прежнего, на дверь упали блики неестественных оттенков, которых он никогда раньше не видел и даже не мог представить. Это были цвета боли. Цвета безумия.
«Повернись, повернись, повернись!» – тараторил в его сознании охотник. Но Марк лишь жестоко усмехнулся, подумав, что не доставит ублюдку такого удовольствия. Да и кроме того, он не был уверен, что выдержит это зрелище.
Что-то коснулось его спины, что-то мягкое, обволакивающее, холодное и горячее одновременно. Затем раздался влажный шлепок, еще один. Марк уперся лбом в стену и зажал уши руками. Парень знал, что ему нельзя покидать помещение до конца ритуала, но он не был обязан ни смотреть на это, ни слушать.
А потом он почувствовал прикосновение щупалец, которые принадлежали существу, наблюдавшему
