Неожиданно в окружающую меня мглу словно бы проник луч света: он ярко осветил то, что я с таким упорством преследовала, и я поняла, что вижу Мали. Моя кровиночка стояла предо мною — в белой, расшитой мною рубашке, с распущенными косами, в венке из бессмертников.
— Мали… — в эти мгновения я позабыла о том, что моей дочери нет в живых, но сердце защемило от боли. Упав на колени перед малышкой, я обняла ее, шепча что-то бездумно ласковое.
Мали, вздрогнув, прижалась ко мне, ответив на расточаемые ей ласки, а я, подняв голову, чтобы еще раз взглянуть в лицо своей кровиночки, увидела, что обнимаю чужого, совершенно незнакомого мне ребенка!
Ощущение невосполнимой потери едва не придавило меня к земле — горечь затопила душу. Я почувствовала себя подло и жестоко обманутой. От разочарования и боли хотелось кричать, но темноволосый хрупкий мальчик лет восьми смотрел на меня такими, полными тревоги и надежды глазами, что я просто не смогла оттолкнуть его от себя.
Так мы с ним и стояли: я — на коленях, и он — тесно прижавшийся к моему плечу, а вокруг нас перекатывались маслянисто — черные волны тьмы…
Проснулась я неожиданно и резко — меня точно под бок толкнули. Несколько мгновений я со страхом всматривалась в окружающую мглу, и лишь потом сообразила, что по-прежнему нахожусь в кромлехе и страшно замерзла, а дыхание сидящего около меня Рэдлина изменилось. «Карающий» больше не спал.
Почувствовав, что я зашевелилась, Рэдлин наклонился ко мне и едва слышно прошептал:
— Молчи и слушай…
Я вместо ответа нащупала в темноте его ладонь и слегка сжала огрубевшие, мозолистые пальцы «Карающего» — после ночных мороков душа сама тянулась к человеческому теплу, от кого бы оно не исходило. Рэдлин, видно, понял это, ответив на мое слабое пожатие своим, и тут откуда-то снаружи раздался грубый, громкий голос.
— Ты ведь схоронился вместе со жрицей в этом каменном мешке, «Карающий»?.. Можешь не отвечать — я знаю…
Говоривший замолчал, и в тоже мгновение до нас донесся сердитый ропот многочисленных голосов и громкие, злые выклики — разбойники все же сообразили, в каком укрытии нас следует искать…
Я в отчаянии прикусила губу — мое вечернее предположение о том, что душегубы попытаются выкурить нас из кромлеха, точно лис из норы, вот-вот должно было воплотиться в жизнь!
Ропот же голосов на поляне, достигнув всей своей мощи, постепенно стих и первый разбойник вновь взял слово:
— Ты слышал «Карающий» — нас здесь много! Мои ребята могут раздавить тебя, как мокрицу, да возиться с тобою нам неохота, а потому у меня к тебе есть предложение. Отдай нам жрицу, «Карающий», и мы тебя не тронем. Если хочешь, можешь сидеть в этом кромлехе до тех пор, пока сам Седобородый к тебе не явится! Я не лгу. Ты неплохо потрепал засаду, но с твоей шкуры навар все одно невелик, а кровь мы тебе сможем пустить и в следующий раз. Жрица же — иное дело. По содержимому сумок с ее лошади я понял, что она травница, а лекарка нам очень даже нужна… Да и выкуп за нее храм даст неплохой… Подумай о том, что я тебе сказал!..
Разбойник умолк, а Рэдлин вновь с силой сжал мою руку и громко произнес:
— Коли тебе, боров лесной, так нужна служительница Малики, попытайся взять ее сам!
Его ответ породил новую волну разгневанного ропота и криков, но главарь, успокоив своих людей, заговорил снова:
— Я не такой дурак, чтобы лезть прямиком под твой меч. Проще будет подкоптить вас там немного. Едкий дым, порою, действеннее любых посулов!..
Главарь снова умолк — видно, давал нам время на осознание грозящей участи, но вскоре вновь заговорил — с нарочитой глумливостью.
— Раз уж этот олух в красной куртке решил подохнуть, то обращусь к тебе, жрица. Ты нам к своим травам живой нужна, так что никакого убытка тебе от гостевания в лесу не будет. Накормим, обогреем и приголубим, как следует!.. На последних словах он резко хохотнул и добавил. — Можешь считать, что ты нас так благословлять будешь от имени богини. Сама подумай — когда тебе еще подол задерут!
Его последние слова потонули в хохоте остальных разбойников — они были свято уверены, что загнали жертв, и теперь добыча никуда не денется. Предложение главаря являлось откровенной насмешкой — было бы глупо рассчитывать на милосердие с его стороны… Готовясь дать достойный ответ, я коснулась висящей на шее ладанки, но Рэдлин меня опередил.
— Коли тебе так хочется бабы, что аж свербит, поди и отымей какое-нибудь древесное дупло, а уж после этого с людьми разговаривай!
Это было, конечно, не совсем то, что я собиралась сказать разбойнику, но суть моего несостоявшегося ответа слова Рэдлина отразили настолько метко, что я невольно хмыкнула. «Карающий», уже в который раз за ночь, ободряюще сжал мне руку, а стоящий снаружи главарь разразился смачной бранью.
Пока разбойник поминал всех предков «Карающего» до седьмого колена, тот повернулся ко мне и прошептал:
— Наш глава успеет — я верю…
У меня такой уверенности не было, но мое отчаяние или слезы вряд ли бы сослужили сейчас добрую службу, поэтому я не стала посвящать Рэдлина в свои сомнения и страхи. Лишь посмотрела в сторону смутно белеющих во мгле остатков своей сорочки и прошептала.
— Мокрая ткань немного защитит от дыма.
Рэдлин ответил мне одобрительным хмыканьем.
— Хорошо, что ты об этом вспомнила, госпожа. Тем более что и вина у меня еще вдоволь…
Между тем главарь разбойников, закончив браниться, велел своей ватаге стаскивать к кромлеху хворост. Часть душегубов встретила его слова одобрительным гулом, но двое или трое заметили, что подобное самоуправство может прийтись не по вкусу Седобородому.
Упоминание Хозяина Троп несколько сбавило разбойничий пыл, но главарь немедля заметил, что именно мы, укрывшись в кромлехе, потревожили Седобородого, а, значит, с них все взятки гладки. Это умозаключение успокоило разбойников, и они начали подносить сучья к входу в кромлех.
Вслушиваясь в их шаги и хруст подволакиваемых к кромлеху веток, я продолжала хранить молчание, хотя на душе у меня было холодно и пусто. Смерть от удушья тяжела, но та участь, которая ожидала нас с Рэдлином, если мы просто потеряем сознание в дыму, и разбойники доберутся до нас — беспомощных и беззащитных, была еще горше. Мне предстояло стать многодневной забавой для разозленных преследованием и непокорством добычи душегубов, а «карающий» будет медленно умирать от пыток.
Пока я боролась с заполняющим душу отчаянием, Рэдлин тоже не произнес ни слова, но потом он вдруг вздохнул, и тихо, так, чтобы нас не расслышали снаружи, произнес:
